Поэтому первую половину вопроса я благоразумно опустил и ответил по существу второй половины:

– С собой ничего нет, но… посмотреть можно будет где-то через полчаса.

– Это как так? – удивилась арт-мастер Катя. – Через полчаса про вас будут передачу по телику показывать?

– Нет, не в этот раз, – заскромничал я.

– А как же тогда? Может, вы волшебник?

– Нет, я только учусь. Но это очень простая магия, так что я с удовольствием продемонстрирую вам пару нехитрых секретов. Бумагу с карандашом дадите?

– А-а-а, так вы прямо сейчас нарисуете? – с некоторым разочарованием протянула Катя.

– Совершенно верно. Если это не вступает в противоречия с вашими планами и не доставит каких-либо неудобств…

– Ой, да какие тут неудобства? Малюйте на здоровье, не жалко.

Катя отвела меня к освободившимся после ухода зубастиков мольбертам, выдала аксессуары и с любопытством уточнила, что я собираюсь изобразить за полчаса. По интонации прозвучало примерно так: «Разве можно за полчаса сделать что-то стоящее?»

– Будем работать ваш портрет, – решительно заявил я. – Без вариантов.

– Почему мой? – удивилась Катя. – Это принципиально? Тут и без меня хватает персонажей…

– Это не принципиально. За объект можно взять кого угодно. Но тут есть один важный нюанс: у нас мало времени.

– Ну так я про это и спрашивала, – с лёгкой ноткой раздражения напомнила Катя. – Что можно нарисовать за полчаса? Разве что натюрморт.

– Понимаете, Катя… Обычно, чтобы более-менее точно передать характер эмм… «персонажа», как вы изволили выразиться, нужно довольно долго наблюдать за ним, узнать его поближе, разобраться в особенностях, уловить «изюминку», в общем, постичь его индивидуальность. За полчаса вряд ли управишься, согласны?

– Совершенно верно.

– Однако если человек понравился тебе с первого взгляда, что называется, сразу запал тебе в душу, задача значительно облегчается. В этом случае всё рисуется как бы само собой, по наитию.

– ???

– Да-да, именно так… Поэтому я буду рисовать именно вас. С любым другим из здесь присутствующих всё будет намного дольше и труднее.

Всё это я говорил, набрасывая первые штрихи и делая вид, что уже всецело сосредоточен на работе, а собственно Катя меня интересует исключительно как объект отображения.

От неожиданности девушка стала краснеть и с минуту молчала, не зная, что сказать. Вроде бы такое прямолинейное и отчасти грубоватое признание, хоть сразу отшивай, и в то же время всё по делу, попробуй придерись.

Я продолжал рисовать, бросая на неё короткие быстрые взгляды, преисполненные сугубо профессионального интереса, без малейшего намёка на чувственность.

– Но… Я не могу полчаса позировать, – смущённо заметила Катя. – У меня тут дети…

– Не надо позировать, – милостиво разрешил я. – «Позировать»… Хм… Это, вообще, архаика, сейчас всё делается значительно проще, динамичнее. Занимайтесь своими делами, достаточно того, что вы будете находиться у меня перед глазами. А насчёт «статики» – это очень просто. Разрешите-ка…

Я запечатлел девушку на мобильный в четырех ракурсах, отпустил заниматься своими делами и, засучив рукава, принялся за работу.

Скажу сразу, что никаких мытарств не было, работалось легко и приятно, я был, что называется, в ударе, и вдохновение буквально плескалось через край.

Коллектив принял моё вторжение относительно безболезненно. Две другие снегурочки подошли к Кате и что-то спросили, – получив ответ, отошли с вытянутыми физиономиями и стали украдкой посматривать в мою сторону. А как же, московский художник. Местами даже передвижник.

Детишки на моё присутствие в большинстве своём вообще не обратили внимания, словно участие взрослого в детском конкурсе в этом химическом царстве было нормой.