– Клепа, опоздаешь!

Я потянулась. Из кухни привычно пахло гренками и свежесваренным кофе. Лето зацепило даже маму, сегодня её голос звучал против обыкновения почти счастливо. Тугие струи воды разогнали остатки сна, и даже старые трубы, казалось, пели в такт птицам за окном. Скользнув в любимые джинсы, я натянула майку, одним движением собрала волосы в хвост и вышла на кухню.

Лучи плясали на двух щербатых чашках, застревали в ароматном паре над горкой золотистых гренок, устроившейся на тарелке из бабушкиного сервиза.

– Опять копаешься, садись уже!

Мать плотнее запахнула халат. В ярком свете заметнее были морщинки в уголках глаз и горестная складка у губ. Давно я не видела, чтобы она улыбалась по утрам. Последний раз был, наверно, когда у нее шел конфетно-букетный период с Вячеславом, быстро скатившийся в бездну отрицания, принятия и прочих этапов несчастья.

Я откусила кусочек поджаренного хлеба, румяная корочка приятно хрустнула на зубах.

– Опять в свою студию потащишься?

Хрупкая красота утра рассыпалась осколками. Кто-то явно был настроен на скандал.

– Не начинай, а.

– А я ещё и не начинала!

– Мам, мы это уже тысячу раз обсуждали. У меня всё в порядке. Меня всё полностью устраивает, – мне хотелось вернуть спокойствие утра.

– Конечно, устраивает её! Такая же небожительница, как твой отец! – начинается.

– Давай не будем!

– Конечно, не будем! Ох уж мне эти тонкие натуры. А как в магазин идти, еду готовить – так я сразу. Приземленная.

– Мама, завтра уже зарплата, – я не оставляла попыток, – не переживай.

– Смех, а не зарплата! Хочешь, как я – сидеть в своем углу и всё?

– Вечно ты преувеличиваешь!

– Ничего я не преувеличиваю, я пытаюсь глаза тебе открыть!

– Мам, я давно их открыла.

– Тратишь свое время!

– Обсудим потом, – потеряв надежду на мирный исход, я затолкала остаток тоста в рот, хлебнула обжигающий кофе и выскользнула в прозрачную тишину двора.

– Найди уже нормальную ра!.. – дверь поставила точку в нашем споре.

Я уловила в голосе матери ноты безысходности, которая наполнила её жизнь после происшествия с квартирой.

Еще одним преимуществом моей работы было отсутствие необходимости протискивать себя через утреннюю суету спешащих в офис работников. Я наслаждалась пустотой улиц, неторопливым транспортом и уютным спокойствием зелёного парка. Эти пятнадцать минут неспешной дороги позволяли мне переместиться из колючего пространства дома в расслабляющую атмосферу работы, где меня ждали юные таланты, ещё более неуверенные в своих силах, чем я.

– Привет, солнышко! – Петровна привычно выглядывала из-за потертой стойки вахты, которая помнила пионерские сборы.

– Доброе утро! Как поживают азалии?

Цветы на клумбе у входа во дворец Школьников были особой гордостью пенсионерки. Она целыми днями вела баталии в различных чатах цветочников, выписывала самые элитные луковицы по почте и страшно ругалась на детей, залетавших на священную территорию цветника, увлекшись беготней, или на нерадивых хозяев, чья собака смела поднять ногу в неположенном месте. Хотя за годы круговой обороны Петровну хорошо знали все местные, поэтому подобные инциденты, превращающие старушку в разъяренную фурию, практически не возникали. Я улыбнулась, представив Петровну в образе дикой валькирии, поднялась по гулкой широкой лестнице с низкими ступенями, истертые перила привычно изогнулись под ладонью. Огромные окна коридора прятались в высоких потолках и выходили на зимний сад, крыша которого во многих местах зияла провалами. В оставшихся застекленных квадратах плясало солнце.

По широкому коридору неслись приглушенные гаммы, подвал мерно отвечал перестуком мячей, я толкнула высокую иссохшую створку двери и вступила в пространство мольбертов, акрила и беличьих кистей. Обычно я приходила немного заранее. Во-первых, это была возможность побыстрее выскользнуть из облака материнской едкости, а во-вторых, это было прекрасным вариантом избежать всех социальных активностей перемены, когда приходилось здороваться, останавливаться, отвечать на вопросы других педагогов, желающих пообщаться между уроками.