Намерение Робин присутствовать на дуэли ни у кого не вызвало вопросов: канонерской лодке не полагалось судового врача, не было его и на «Гуроне». До высадки оставался еще час. Робин раскрыла дневник и стала записывать события вчерашнего дня, как вдруг в дверь тихонько постучали.

На пороге стоял Клинтон Кодрингтон, тусклая лампа освещала его бледное осунувшееся лицо. Робин поняла, что этой ночью капитан спал не больше ее. Увидев девушку в брюках, он в первый момент остолбенел, но быстро пришел в себя и поднял взгляд.

– Я хотел с вами поговорить, – робко пробормотал он. – Это последняя возможность перед…

Робин взяла его за руку и втащила в каюту.

– Вы не завтракали? – сурово спросила она.

– Нет, мэм. – Клинтон покачал головой, украдкой взглянул на ее брюки и смущенно отвел глаза.

– Лекарство подействовало?

Клинтон молча кивнул, страшно стесняясь. Накануне вечером она дала ему слабительное: как хирург, она хорошо представляла, насколько опасно попадание пули в наполненный кишечник или желудок, отягощенный завтраком. Робин коснулась его лба:

– У вас жар, вы не простудились?

Она испытывала почти материнские чувства – Клинтон казался совсем юным и беззащитным.

– Я подумал… может, мы помолимся вместе?

Голос молодого человека звучал так тихо, что Робин едва разбирала слова. От нахлынувших теплых чувств у нее перехватило дыхание.

– Да, – шепнула она.

Они опустились на колени бок о бок, держась за руки. Стоя на деревянном полу крошечной каюты, Робин начала молиться. Клинтон повторял за ней, тихо, но твердо.

Поднявшись на ноги, он задержал ее руку в своей.

– Мисс Баллантайн… то есть доктор Баллантайн… У меня не хватает слов, чтобы рассказать, как важна была для меня встреча с вами.

Робин почувствовала, что краснеет, и попыталась высвободить руку, но он крепко сжал ее.

– Я хотел бы получить позволение поговорить с вами об этом снова, потом… – Кодрингтон помолчал. – Если утро закончится так, как мы надеемся.

– О да, конечно! – с жаром воскликнула Робин. – Все будет хорошо, я знаю.

Едва сознавая, что делает, она стремительно подалась вперед и приникла к его губам. На мгновение Клинтон замер, потом неуклюже обхватил девушку и прижал к себе так крепко, что медные пуговицы кителя впились ей в грудь.

– Моя дорогая, – шептал он. – О, моя дорогая!

Внезапный бурный натиск напугал Робин, но очень скоро удовольствие от крепких объятий пересилило страх. Она попыталась высвободить руки, чтобы тоже обнять его, однако Клинтон неправильно понял ее и поспешно отступил.

– Простите, – пробормотал он неловко. – Не знаю, что на меня нашло…

Робин почувствовала острое разочарование, потом раздражение от такой робости. Слишком уж было приятно – несмотря на пуговицы.

Шлюпки отчалили от обоих кораблей одновременно и стали сближаться в перламутровой рассветной дымке, направляясь к линии прибоя, за которой в бледном утреннем свете смутно вырисовывался берег.

Причалили они в сотне ярдов друг от друга, достигнув отмели на гребне одной и той же широкой зеленой волны. Гребцы спрыгнули в воду, доходившую до пояса, и втащили шлюпки на белый песок.

Обе группы порознь перебрались через нанесенный рекой песчаный вал и двинулись к краю лагуны, скрытой дюнами и зарослями высокого тростника с пушистыми головками. Перед зарослями нашлась ровная полоска плотного влажного песка. Мунго Сент-Джон и Типпу остались у ближнего ее конца. Мунго закурил сигару и, подбоченившись, оглядел вершины холмов, не обращая внимания на окружающих. На нем были черные, в обтяжку, брюки и белая шелковая рубашка с длинными рукавами; из распахнутого ворота торчали темные курчавые волосы. Белая рубашка – хорошая мишень для противника. Капитан чтил дуэльный кодекс до последней мелочи.