3 августа армия подошла к Бове – и город открыл Жанне и королю ворота. А за несколько часов до этого из противоположных ворот выехала повозка с беженцем епископом Пьером Кошоном, бросившим дом и скарб и устремившимся что было прыти в сторону спасительного Парижа…
Франция слагала о Жанне Освободительнице песни. Не о Карле Седьмом Валуа – об Орлеанской Деве!
Ее подвиг воспела самая известная поэтесса Франции – Кристина Пизанская. Она написала о том, что отныне быть женщиной – великая честь! Потому что когда французский народ был жалок, как бродячий пес, а страна походила на пустыню, Господь выбрал для спасения королевства – женщину!
На Деву, подогреваемые яростью лорда Бедфорда, набросились церковники Парижского университета, называя ее еретичкой и колдуньей, но в защиту Девы выступил известный богослов и писатель Жан Жерсон – бывший хранитель печати Парижского университета, исключенный из корпорации богословов за выступления против английских оккупантов.
Кристине Пизанской вторил другой поэт – Ален Шартье. Он также провозгласил Деву Жанну посланницей Небес, которой Господь повелел поддержать голову сраженной Галлии! И только в ней – истинное величие королевства, а сама она – свет французской лилии и слава не только соотечественников, но всех христиан!
Поэты благодаря своему гению с простодушной искренностью подбрасывали дрова и в без того ярко и горячо полыхающий огонь.
И вот уже иным этот огонь слепил глаза, а жар его – обжигал кожу…
Жанна недоумевала, почему они не идут на Париж? Сейчас – самое время! Она не понимала главного, что была пылающей головней, а ее «любимый король» – остывшей золой. У них оказалось разное состояние души – они не могли понять друг друга по своей природе. И каждый смотрел на другого со своей колокольни.
Военные – принцы и простые капитаны – сетовали: сидел бы их венценосный стратег у себя в Жьене, или в Бурже, или в Шиноне, французы давно бы уже вошли в столицу, преодолев все препятствия. Тем более – на гребне славы французского оружия! Под знаменем Девы! Но войско Карла Валуа крутилось на одном большом пятачке, между десятком городов, дружно поднявших руки, теряя драгоценное время и никак не желая приблизиться к столице. Точно армия, возглавляемая королем, и столица Франции были нечем иным, как двумя одинаково заряженными магнитами.
Часть вторая. Безвременье
«Вокруг его персоны происходили частые и разнообразные замены, так как он имел привычку по истечении некоторого времени, когда кто-то из его окружения поднимался на вершину колеса фортуны, скучать и при первом же удобном случае, который мог дать хоть какую-то возможность соблюсти приличия, с удовольствием переворачивал колесо сверху вниз».
Жорж Шателлен,бургундский хронист, о Карле Седьмом Валуа
«Когда король находился в Жьене, герцог Алансонский пожелал увести Деву и солдат короля в Нормандию, но сеньор де Ла Тремуй не захотел этого. И Дева осталась при короле… очень опечаленная отъездом герцога».
Персеваль де Кани,хронист герцога Алансонского
– Она неистова и кровожадна, государь! – в присутствии Реньо де Шартра, союзника и единомышленника, говорил Ла Тремуй, но голос его то и дело переходил на шипение. – Мне много рассказывали о ее жестокости! Да, она героиня, об этом никто не спорит, но… – Ла Тремуй взглянул на бледное лицо короля и сразу вспомнил, что тот не дубинноголовый капитан из войска Девственницы, способный только работать мечом, а знаток латинской литературы. Нужен был образ – и немедленно! – Она как бог Марс, но только в мужском обличии! Битвы – вот цель ее жизни! Она ненасытна в своем желании убивать! Если ей позволить, эта война продолжалась бы до последнего англичанина и француза! – Ла Тремуй усмехнулся и развел руками. – Но, государь, она не Марс. Жанна – простая смертная. А значит, ее кровожадность – грех. Порок терзает ее, но Дева не желает с ним бороться!