И в рукопашных схватках, и спешно перемещая орудия, хлещущие по туркам картечью, опять хладнокровно, отважно и полезно действовал поручик Сеславин. За отличие, проявленное им при отражении вылазок неприятеля, его производят в штабс-капитаны.

После успешного начала кампании затянувшаяся осада Шумлы производила в Петербурге невыгодное впечатление для Каменского. Он решает оставить у Шумлы блокадный корпус. Вся остальная армия устремляется к Рущуку.

Прекрасно укрепленный новейшими достижениями фортификации, расположенный среди высоких гор у самого берега Дуная, Рущук представлял собой чрезвычайно трудную для взятия крепость. Его мощные стены и бастионы были окружены крутым земляным валом. На бастионах турецкой твердыни заранее приготовили всевозможные средства для отражения штурмующих, не считая большого числа французских пушек.

Предполагая, что внезапное и грозное появление русской армии устрашит, внесет смятение в состав гарнизона, Каменский приказал войскам идти парадным маршем, с музыкой и барабанным боем. Но в Рущуке находились отборные части султанской армии, к тому же настроенные на геройскую смерть в сражении особыми проповедниками исламского фанатизма. 9 июля войска под командованием Каменского подошли к Рущуку. При распущенных знаменах, под барабанный рокот Каменский направил вперед группу офицеров. Один из них, черкес по рождению, по-турецки потребовал сдачи крепости.

– Да уж, граф напугал турок не больше, чем сурков, что высунулись из своих нор, – негромко произнес Уваров стоявшим поблизости доверенным офицерам, среди которых находился Сеславин. – Тут, кажется, с ходу фортецию[9] не возьмешь, кровушки пролить предостаточно нужно будет. Бусурмане так не сдадутся.

Пришедшие из Шумлы войска нисколько не испугали защитников Рущука. Высыпавшие на стену красные фески[10] не выражали своим спокойным поведением никакой паники. Они внимательно следили за передвижением и фрунтом пехотных колонн, обменивались, как видно, впечатлениями относительно кавалерии и старались сосчитать русские пушки. Важный турок в богатом наряде крикнул в ответ на требование Каменского:

– Знайте, гяуры, воины султана не имеют страха перед вами. Мы готовимся к сражению, а вы готовьтесь к смерти.

– Ишь, какой неустрашимый барсук, – имея в виду дородность важного турка, усмехнулся Уваров. – Придется его охладить стрельбой наших батарей, а там… при штурме… неплохо бы захватить его живьем.

Из-за стен крепости слышалось гортанное пение мулл, воинственные выкрики и стук тамбуринов или какой-то другой восточной музыки.

– Как бы не вышло, как при Шумле… Штурм получится кровопролитный, «плохосоображённый», неподготовленный, – хмуро размышлял вслух генерал Уваров, не опасаясь, что его недовольство доведут до сведения графа Каменского. Кичливый и вспыльчивый главнокомандующий явно не устраивал умницу и весьма одаренного начальника арьергарда.

Солдаты стали готовиться к взятию Рущука. Вязали из ивовых веток фашины, сколачивали штурмовые лестницы. Внезапно пришло известие от разведовательных казачьих отрядов о появлении в тылу, на берегах реки Янтры значительного контингента турецких войск.

Навстречу им отправили отряд генерала Бахметьева, в котором вызвался участвовать и Сеславин.

12 июля после упорного боя русский отряд разгромил турок, а затем несколько верст неутомимо преследовал их, догоняя обессилевших и беря врагов в плен. Высшее начальство отметило отличную храбрость и маневренное искусство артиллерийской стрельбы в сражении. По письменной подаче Бахметьева, Сеславин был отмечен в Петербурге «высочайшим благоволением».