Размытые впечатления стали принимать четкость. Мысль, одетая в слова, легла на бумагу.

Осени дни город пленили
завесой дождя,
и красной листвой
Тротуары устлали,
Людям напомнив
О неизбежности доли своей,
Зная, —
не многим дано
НЕЧТО в природе узреть
и понять,
что
в сущности все
мы белке подобны
в большом колесе…

К утру были готовы три черновых варианта «Прогулки». Морсен долго мучился, выбирая, какой оставить. Два дня ушло на доработку каждого наброска. Морсен искал более точные образы, способные чуть ли не осязаемо передать его мысль. Одни слова заменялись другими. В результате у него остался один вариант (другие сгорели в большой урне, стоявшей на улице у дверей конюшни). Убедив себя в том, что наконец-то добился желаемого, Морсен занялся своими прямыми обязанностями…


«Прогулка» звучала на одном дыхании, в одном ритме, передавая повседневную усталость от фатальности, которую осознаешь. И за пределы которой нет сил выйти. Но даже в этом чувстве, незаконно, не имея на то никаких прав, вспыхивает временами надежда. А после вновь пустота. Мимолетное ощущение одинокого прохожего…


Мо приехала Надин. Она появилась в обед и первым делом побывала на конюшне. Узнав, что Морсен в своем домике, она тут же решительно направилась к нему. Ее что-то расстроило. Всю дорогу до домика Морсена Надин нервничала.

– Как ты здесь оказалась? – Морсен был удивлен, но не более. – Твой отец знает?

Надин расстроилась еще больше и, войдя в дом, громко хлопнула дверью.

– Папе не надо знать о моих делах. Так ему будет спокойнее.

Люк улыбнулся. Надин вдруг бросилась к нему, обняла.

– Зачем… зачем ты тогда ушел?.. Я ждала… А ты не понял, ушел… В дождь ушел. Зачем?

Люк пытался что-то ответить. Надин не дала ему и слова сказать. Ее поцелуй заглушил ответ. Очнувшись, он понял, что раздевает ее. Словно холодный душ обрушился ему на голову.

– Глупый, – прошептала Надин, и сама скинула платье…


За ужином он прочел ей «Прогулку». Стол был накрыт скромно, в пламени камина отблескивало красное вино.

Когда Морсен закончил читать, Надин выглядела шокированной. «Прогулка» показалась ей наполненной безысходной печалью и лиризмом. Она попросила Морсен прочесть еще раз.

– У тебя есть еще что-нибудь в этом роде? – Спросила она, когда Морсен замолчал.

– Фрагменты.

– У них есть название?

– Осколки целого.

– Уже в самом названии заложена тоска.

– Почему?

– Не знаю, – Надин пожала плечами и выпила вино. – Мне так кажется. Почитай мне.

– Они не готовы.

– Прошу тебя. – Настаивала Надин с такой просьбой в голосе, что Морсен расхохотался.

– Тебе трудно отказать, но на сегодня хватит.

Он подошел к ней, подал руку. Она встала из-за стола.

– Ты прав, хватит стихов. Нам есть чем заняться…

Когда Морсен уснул, Надин взяла папку с его стихами и устроилась на кухне.

Утром Люка ждал аппетитный завтрак. Он принял теплый душ. Надин подала ему полотенце, хихикнула, увидев его без одежды, и убежала на кухню, с которой плыл душистый аромат алжирского кофе.

За столом Надин поинтересовалась, что говорят издатели по поводу стихов.

– Ничего хорошего.

– А если бы ты встретился с человеком, чье имя имеет значение для этих книжных червей, ты бы смог его убедить в собственном таланте?

– В таланте не надо убеждать. Это абсурд.

– Значит, такая встреча тебе ничего не даст?

– Не знаю. Хуже, конечно, не будет. Оценка профессионала была бы любопытна.

– У тебя есть такой шанс, – радостно сообщила Надин. – Мой отец знаком с человеком, чье имя сейчас имеет большой авторитет в мире литературы.

– Кто же это? – С легкой иронией спросил Морсен.

– Камю. Альбер Камю.

Морсен поперхнулся.