– Не увидимся! – повторил отец с некоторым раздражением. – Ещё чего не хватало! Никто никогда не осмеливался выйти на улицу в тот момент, когда гном собирает дары в волшебные сани, которые эльфы изготовили для Одина. Говорят, они делают ему каждые двенадцать лет новые. А северные олени приносят жертву Одину, весь мир поклоняется ему.

– Харальд сказал… – заметив, что отец начинает сердиться не на шутку, о чём свидетельствовали его покрасневшие уши, Суннива сделала паузу, но, немного помолчав, не удержалась и продолжила: – Харальд сказал, что все боятся Одина и потому притворяются любящими его и дарят ему подарки, а сам Харальд не боится и в этом году ничего тому не подарит.

Это было уже слишком. Индр закончил обход своего дома и хлева, надёжно закрыл ставнями все окна, взял дочку за руку и повёл домой.

– Папочка, ты делаешь мне больно! – пожаловалась Суннива. – Отпусти мою руку, пожалуйста!

Отец не послушался её, лишь немного ослабил хватку. Он любил дочку больше всех на свете и не хотел её огорчить.

– Что случилось? – встретила их вопросом на пороге дома встревоженная мать.

– Объясни, пожалуйста, дочери, что не следует слушать всякие россказни этого мальчишки, да и вообще водиться с ним.

Между тем Харальд был красивым смелым мальчиком, и Индр был рад, что дочь с ним дружит. Отца его, бывалого моряка, говорят, уважал и приглашал к себе сам король Рагнар. Конечно, отец рассказывал сыну о разных обычаях других народов.

– Почему же тогда папа твоего любимого Харальда чтит Одина? Вот я завтра передам его отцу эти слова, и посмотрим, что тогда твой дружок запоёт.

Суннива призадумалась. Похоже, отец был прав: ведь как ни хорохорился Харальд, но всё-таки уже дважды приносил дар богу, а сказать-то можно что угодно.

– Поторапливайтесь-ка! – распорядился Индр. – И так мы с твоей болтовнёй задержались, – пожурил он дочку. – Фрида, переодень Сунниву, а я займусь огнём.

Он притащил из сеней огромное полено и положил в очаг. Затем, под пение жены и дочери, принялся обкладывать его хворостом и, вынув из специально вырезанной для такого случая деревянной шкатулки огарок прошлогоднего полена, начал раздувать тлевшие в очаге угли. Тепло в доме поддерживалось всегда. Зимы в тех местах холодные, с лютыми морозами. Полено быстро схватилось огнём, и тот весело, словно пёс сахарную кость, принялся облизывать его круглые бока языками яркого жаркого пламени.

Мать нарядила дочку и дала ей в руки сумку. Потом сказала:

– Значит, так, моя хорошая: когда выйдешь, старайся по сторонам не смотреть. Вынеси сумку к воротам, повесь на ограду и беги сразу домой. Помни: если кто увидит чёрную упряжку, это к беде – мор или война постигнет тот край. Так ты головы-то к небу не поднимай, а беги сразу домой, – повторила мать.

Было видно, что оба родителя волнуются, и Суннива решила их успокоить:

– Хорошо, хорошо, я сделаю всё как надо и вас не огорчу. Хотя и думаю, что вовсе он не добрый, ваш Один, как вы рассказываете. Харальд говорил, что только трусы говорят про того, кого боятся, что он хороший. Так они убеждают самих себя, что тогда тот, кого они боятся, не причинит им вреда.

Отец рассердился и ударил кулаком по столу.

– Что она такое говорит! – воскликнул он. – Ты слышала? – обратился он к матери: – Называет нас трусами! Ты еще несмышлёная девчонка, – сказал он дочери. – Ты просто не понимаешь: Один – он великий и ужасный. Но добр к тем, кто ему покорен, и наши дары – знак нашей покорности.

– Ну ладно, Индр, – попыталась успокоить мужа Фрида. – Суннива всё поняла, она лишь пересказала слова своего лучшего друга, ведь он на два года старше её. Доченька, а ты не серди отца, ты же знаешь, как он тебя любит. Иди, а мы с отцом подождём тебя здесь.