Налево гостиная, где Пол впервые начал писать песни с Джоном (хотя самостоятельно сочинять он пробовал и раньше). Это крошечное пространство, которое почти всё занято приземистой “тройкой” (диван плюс два парных кресла), стандартным торшером с бахромой и телевизором с деревянным корпусом и небольшим экраном. На придиванном столике стоит увесистый черный дисковый телефон (номер – Garston 6922), который какое-то время оставался единственным на всей улице. Желтые обои с ивовым узором, типичные для подобных комнат в начале пятидесятых, были выбраны Национальным фондом; потом, когда гостиную стали оклеивать, обнаружились остатки оригинальных серебряно-голубых обоев в китайском стиле. Их фрагмент, наклеенный на картон и покрытый пластиком, дают подержать привилегированному члену каждой экскурсионной группы, и тот демонстрирует его всем остальным.

К внутренней стене придвинуто пианино – того типа, которое стояло когда-то повсюду в британских передних. “Именно здесь, в этой комнате, шестнадцатилетний Пол, сидя за пианино, сочинил «When I’m Sixty-Four», – говорит Салли. – И, как вы, наверное, знаете [наверное?], инструмент этот был куплен в «Музыкальных магазинах Норт-Энд-роуд», NEMS, которые принадлежали семье Брайана Эпстайна. Нет, это не то же самое пианино, – добавляет она, предупреждая вопрос. – Оригинал у Пола”.

Над телевизором висит фотография, сделанная его братом Майклом, на которой они с Джоном лицом друг к другу в креслах, сгорбившись над грифами своих право- и леворукой гитар, как нам говорят – во время сочинения “I Saw Her Standing There” (вот что сподвигло поющего голландца на улице). “У них было правило: если назавтра они не могут вспомнить новую песню, ее можно выбросить, – продолжает Салли. – Если песня запоминалась, Пол записывал ее в своей школьной тетрадке. И эта тетрадка по-прежнему у Пола”.

Складные деревянные двери ведут в маленькую столовую и дальше в кухню, укомплектованную товарами пятидесятых: стиральным порошком Rinso, крахмалом Robin, мылом Lux. После того как Маккартни съехали в 1964 году, на протяжении тридцати лет в доме жила семья Смит, которая установила современную кухонную мебель, в том числе мойку из нержавейки. Когда Национальный фонд взял дом на попечение, оригинальные деревянные сушки для посуды были обнаружены на антресолях под крышей. Потом прилагающуюся к ним фарфоровую мойку нашли в садике сзади, где ее использовали в качестве вазона.

Сам садик – скромный прямоугольник травы, по-прежнему выходящий на полицейское училище на Мэзер-авеню. “Когда Пол был мальчиком, там, конечно же, держали полицейских лошадей, – говорит Салли. – Так что его отец не испытывал недостатка в хорошем навозе для своих роз”. В деревянном сарае располагались прачечная – одежду отмывали вручную, после чего пропускали через “каток” в чугунной стоячей раме, – и уличная уборная. Теперь там уборная для посетителей (“Все-таки экскурсия продолжительная”, – говорит Салли) и каморка для экскурсовода, где она оставляет свой обед – сэндвич из фокаччи и вяленых помидоров.

Она показывает нам водосточную трубу, по которой поздно ночью Пол вскарабкивался на второй этаж в окно внутреннего туалета, чтобы потом впустить Джона через входную дверь, не разбудив отца. Это, наверное, единственный памятник Национального фонда, где водосточная труба считается представляющей исторический интерес.

Мы поднимаемся наверх в смотрящую во двор большую спальню, которую Пол уступил своему младшему брату Майклу, хотя одежду там продолжали хранить оба. На изголовье кровати висят черные бакелитовые радионаушники, точно как те, через которые когда-то блаженная зараза рок-н-ролла распространилась по всей Британии. Комната Пола, выходящая на улицу, ненамного шире стоящей в ней узкой односпальной кровати. На покрывале разбросана коллекция важных артефактов, в том числе “Под сенью млечного леса” Дилана Томаса в мягкой обложке (как свидетельство прилежания Пола на уроках литературы) и копия его самой первой гитары –