– К чему я не готов?

– Поймешь в свое время.

– Чайник кипит! – крикнула Лотти снизу.

– Ну так сними его! – заорала Эмма. Обернувшись к Джеку, она продолжила шепотом: – В общем, так, Джек: следи за этой своей штукой и, как только она начнет плеваться, сразу скажи мне.

– В каком смысле плеваться? Я каждый день хожу писать.

– Ты хорошо помнишь, что из нее льется, когда ты писаешь? Ну так вот, когда из нее польется что-то ну совсем другое, сразу скажи мне.

– Вот оно что!

– И вообще, запомни главное – рассказывай мне все, вообще все, – сказала Эмма и взяла его рукой за пенис; Джек очень испугался, он не забыл, как Эмма чуть не сломала ему палец. – Но только, ради бога, ничего не говори маме про сегодня, она с ума сойдет, зачем тебе это. И Лотти тоже не говори: она только сильнее станет хромать.

– А почему она хромает? – спросил он; Эмма знала все, Джек решил, она сумеет ему ответить.

Она и ответила – к ужасу Джека.

– Что-то не так было с эпидуралкой, – объяснила Эмма, – да и ребенок умер. Очень, очень грустная история.

О-го-го! Оказывается, если роды прошли плохо, можно захромать! А насчет «эпидуралки» Джек решил, разумеется, что это орган в теле человека, и, наверное, он есть только у женщин. Еще немного раздумий – и логика первоклашки, в свое время определившая, что «кесарево» – это название отделения в больнице, постановила, что, кроме ребенка, Лотти потеряла при родах заодно и свою эпидуралку. Конечно, ведь эпидуралка – очень важная часть женского тела, решил Джек, именно она позволяет ходить не хромая. Много позже, не сумев найти в именном указателе к учебнику анатомии слова «эпидуралка», Джек вспомнил о своей ошибке с «кесаревым» (как же он был ошарашен, узнав, что и кесарева маме не делали).

– Я заварила чай! – позвала Эмму и Джека Лотти.

Лишь гораздо позже Джек догадался, что Лотти, конечно, знала, как Эмма умеет наводить на малышей страх и заставлять их делать то, что она хочет.

– Милый, пожалуйста, ты знаешь, что мне нужно, сделай это поскорее, – обратилась Эмма к пенису Джека.

Какая она хорошая все-таки – сама засунула пенис на место, в трусы, и очень аккуратно застегнула молнию на штанах.

– Ты с ним разговариваешь! Я не знал, что пенисы понимают речь.

– Еще как понимают и умеют говорить сами! Твой-то еще не умеет, но он обязательно научится. А ты не забудь – как только он научится, сразу скажи мне.

Во втором классе Джека учил мистер Малькольм, редкий мужчина-учитель в школе Святой Хильды (в те годы у него был лишь один коллега его пола). Мистера Малькольма везде сопровождала жена, точнее, это он ее сопровождал. Она почти ничего не видела, была прикована к инвалидной коляске, и, как говорили, звук голоса мистера Малькольма успокаивал ее боли. Сам он был отличный педагог, добрый и терпеливый. Его все любили, а второклашки еще и жалели, так как его жена представляла собой подлинное чудовище. В школе Святой Хильды девочки, из тех, что постарше, вели себя жестоко по отношению к окружающим, а к себе так и вовсе были беспощадны; считалось, что виной тому – жуткие разводы их родителей. Так вот, на фоне всего этого второклашки едва не молились, чтобы мистер Малькольм развелся. Если бы он убил свою жену, они бы его простили, а сделай он это у них на глазах, устроили бы ему овацию.

Мистер же Малькольм, напротив, вел себя исключительно миролюбиво. Он и выглядел не так, как все, – опережая время, он, начав лысеть, брил голову (в семидесятые это было не принято), кроме того, носил щетину (бриться начисто он не брился, но и отпускать бороду не хотел). В те годы тот факт, что школа Святой Хильды взяла его на работу, следовало считать знаком либерализма администрации; как и второклашки, коллеги и начальство решили, что на долю мистера Малькольма и так выпало достаточно испытаний. Один лишь взгляд на его слепую жену в коляске вызывал к нему жалость.