Внутреннее убранство убедило маму и Джека, что это их первое впечатление – правильное. Свечей внутри не оказалось, вместо них использовалось электричество. С потолка свисали огромные канделябры, старомодные бра отбрасывали на стены свет, призванный напоминать отблески факелов. В алтаре были изображены одновременно Тайная вечеря и Распятие, и больше всего он походил на лавку старьевщика. К кафедре вела короткая резная лестница, украшенная резными же позолоченными венками. Над кафедрой висел этакий остров из ангелов (создавалось впечатление, что небо вот-вот упадет прямо на нее) с арфами в руках.

Орган молчал, молящихся тоже не наблюдалось. Встретила Алису и Джека одинокая уборщица, она смотрела на них подозрительно, опираясь на швабру, словно на трость. Позднее мама объяснила сыну, что в соборе любое напоминание об Уильяме воспринималось даже обслуживающим персоналом в штыки – и он, Джек, был как раз таким напоминанием.

Едва заметив малыша, уборщица словно окаменела, сделала глубокий вдох и скрестила руки на груди, не выпуская швабры; можно было подумать, что она сама и есть Святой Крест, силой которого она надеялась изгнать Джека из святилища.

– Органист на месте? – спросила Алиса.

– Который органист? – возопила уборщица, сумев сделать еще и ударение на «который».

– А сколько их у вас тут? – ответила Алиса.

Не в силах оторвать глаз от Джека, уборщица сообщила маме, что органистом в соборе работает некто мистер Рольф Карлсен, но его сейчас нет. Слово «нет» почему-то нарушило ход мыслей Джека, ему вдруг подумалось, что в церкви водятся привидения.

– Мистер Карлсен – большой человек, – сказала уборщица, но так, что осталось неясным, в каком смысле она употребила слово «большой» – то ли органист был великан, то ли важная птица или же и то и другое. – Из священников сейчас тоже никого нет, – продолжила она и принялась размахивать шваброй, словно волшебным посохом, не сводя по-прежнему глаз с Джека; стало понятно, что она не замечает, что делает.

Джек поискал глазами ведро – ведь нельзя же мыть полы одной шваброй, без ведра?

– Ну, я, вообще-то, ищу молодого органиста, – перебила уборщицу Алиса. – Он иностранец, его зовут Уильям Бернс.

Уборщица закрыла глаза, словно в молитве, надеясь, быть может, что швабра и правда обратится в распятие и спасет ее. Она торжественно подняла швабру и указала ею на Джека.

– Это его сын! – возопила она снова. – У него такие ресницы! Только слепой не узнал бы его.

В этот миг Джек впервые узнал, как он похож на отца. Алиса посмотрела на сына так, словно бы и ей это сходство бросилось в глаза впервые. И тут ей почему-то стало так же страшно, как и уборщице.

– А вы, несчастное создание, должно быть, его жена! – провозгласила уборщица.

– Было дело, в прошлом, – ответила Алиса и протянула уборщице руку. – Меня зовут Алиса Стронах, а это мой сын Джек.

Уборщица вытерла руки о подол и сильно ответила на рукопожатие. Джек это сразу понял – мама едва не взвизгнула от боли.

– Меня зовут Эльза-Мария Лотта, – представилась женщина, а Джеку сказала: – Благослови тебя Бог, мальчик.

Джек не стал пожимать ей руку – после встречи с носильщиком он решил беречь пальцы.

Эльза-Мария не вдавалась в подробности случившегося, заметив только, что вся паства до сих пор не может об этом забыть. Алисе и Джеку лучше всего просто вернуться домой.

– А что за девушка у него была в этот раз? – спросила Алиса.

– Ингрид My не девушка! Она ребенок!!! – вскричала Эльза-Мария.

– Не надо при Джеке, – сказала Алиса.

Эльза закрыла Джеку уши ладонями; он не слышал, что они с мамой говорили дальше, такие сильные у нее были руки, но, когда Эльза обратилась к Алисе, прощаясь, Джек готов был поклясться, что она больше не называла маму «несчастным созданием».