Дион. Ты так думаешь?

Бибул. Да и тебе со мной вместе.

Дион. Почему же?

Бибул. Он так смотрит на меня, что я тревожусь о тебе.

Дион. Не волнуйся, ничто мне не угрожает. (Живо.) Прошу тебя, стань-ка за дверь, приятель.

Бибул выходит. Дион стремительно бросается к показавшейся Лоллии.

Я вас не вижу какой уж день…

Лоллия. Это вы?! Вы меня испугали…

Дион. Простите… но стоит мне прийти к вам, и я узнаю, что вас нет дома.

Лоллия. Мой дорогой, у меня много дел, вам-то это известно. Слава богу, мужа у меня нет, и я могу себе это позволить.

Дион. Лоллия, не пытайтесь казаться такой несокрушимой. Я знаю вас лучше, чем вы себя сами. Вы – беззащитное существо.

Лоллия (ошеломлена). Мой друг, вы все-таки ненормальны.

Дион. Может быть, поэтому я вижу то, чего не видят другие. За вашей деловитостью кроется усталость, за общительностью – одиночество. Вас окружает мир, мечтающий вас проглотить, ведь красота не вызывает здесь иных желаний. Вы беззащитны, Лоллия, и я призван вас защитить.

Лоллия (холодно). Подумайте, как защитить себя, смешной человек. Сдается мне, самое время об этом подумать. (Уходит.)

Дион. Я ее обидел… но чем? (Задумывается.)

Входит Клодий.

Похоже, она меня не любит.

Клодий. Он тебя не любит, это важней.

Дион. Кто?

Клодий. Домициан.

Дион. Неужели и ты считаешь, что любовь господина важнее любви подруги?

Клодий. Чудак, твоя жизнь в опасности. Об этом шушукаются все гости.

Дион. Вот как?

Клодий. Каждая сплетница в городе это знает. Только ты глух и слеп.

Дион. Так ты предупредил меня? Спасибо.

Клодий. Я не понимаю твоей усмешки.

Дион. Ты очень достойный человек, Клодий, ведь у тебя нет желания творить зло. Ты очень честный человек, Клодий, когда тебе не хочется произнести правду – ты молчишь. Ты очень умный человек, Клодий, – ты не станешь биться за безнадежное дело. Ты очень счастливый человек, Клодий, – проживешь сто лет и умрешь с гордо поднятой головой. Спасибо тебе – и прощай.

Клодий. Ты несправедлив, не я тебя предал, а Домициан.

Дион. Домициан не вечен.

Клодий (махнув рукой). Ах, Дион, уходят тираны, а тирании остаются.

Дион. Рухнут и тирании.

Клодий. Ты все еще веришь в это?

Дион. Иначе не стоило бы родиться на свет. А ведь все-таки это великая удача – родиться.

Клодий. Дион, пока не поздно – уйди.

Дион (взорвавшись). Удивительный человек, ему лишь бы уйти! Не видишь ты, что ли, – Рим выжил из ума. Что ни день, все те же бодрящие новости: кого-то судили, кого-то казнили; что ни день – что-нибудь запрещается: сегодня говорить, завтра – думать, послезавтра – дышать. Мало того, к границам двинулись легионы, в любой миг мы можем оказаться «воюющей стороной». Об этом сумасшествии ты уже слышал? С песнями и плясками мы идем в бездну! Словом, отвали, мне нужен Домициан.

Клодий. А ты ему – нет. Он беседует с мошенником Сервилием, за которого ты же хлопотал.

Дион. Гуманнейший, ты меня осуждаешь за это? Я не просил цезаря венчать его новыми лаврами, но у меня есть слабость – терпеть не могу, когда рубят головы.

Клодий. Тогда позаботься о своей. Прощай.

Хочет идти, но в этот миг, сопровождаемый всеми присутствующими, в зал входит Домициан.

Домициан. Ну, милые мои подданные, недаром я вас сегодня собрал. День, безусловно, торжественный, исторический, можно сказать, день. Потому что сейчас, пока мы с вами тут веселимся, наслаждаясь избранным обществом, к легату Саллюстию скачет гонец с приказом обрушиться на сарматов, а заодно и на свевов, естественно во имя достоинства и безопасности Рима. Что говорить, проявили мы немало терпения, однако и терпению приходит конец.

Гости. Слава цезарю!