«Жизнь», свыкнуться с которой из десятка новоприбывших солдат было суждено лишь пятерым – именно стольким удавалось уцелеть после первого же обрушившегося на их головы артиллерийского обстрела.
Лишь пройдя столь жёстокий «отбор», наступали присущие для этой «другой жизни» тяготы и лишения, к которым, если хочешь выжить, придётся привыкать. Унылое пребывание в холодных и грязных траншеях, нехватка провизии и снаряжения, болезни и эпидемии, ужаснейшая антисанитария – эти условия отнимали ещё пару жизней из той кучки уцелевших солдат.
Однако на этом земное воплощение ада ещё не заканчивалось: измученной и изнурённой новой «жизнью» паре выживших солдат предстояло отправиться на штурм вражеских позиций, что в девяносто процентов случаев являлось дорогой с билетом в один конец…
Столь жуткие статистические данные были недоступны гражданскому населению, ведь напуганные подобной информацией горожане ни за что не отправятся на фронт в добровольном порядке, лишь под дулом винтовки.
А вот А’Ллайс о подобных сведениях была в курсе – офицерский чин вместе с работой в военной комендатуре давали преимущество в виде доступа к секретной информации об истинных положениях на войне.
Ещё офицерские погоны позволяли А’Ллайс то, ради чего она сейчас направлялась на фронт, – командовать солдатами. Хотя, учитывая последние новости и статью из газеты, которую ей на станции погрузки всучил неизвестный мальчишка и тут же скрылся, – командовать предстоит слабо подготовленными новобранцами категории «Ландштурм-3», они же «одноразовые солдаты». Это самая «низшая» категория в воинской иерархии Рэйланда, которыми сейчас активно пополняют исхудавшую от нескончаемых боёв армию: разношёрстная толпа из смертельно больных, стариков, инвалидов, бездетных женщин и подростков – в «третий Ландштурм» мобилизовали всех тех, кого не жалко бросить в пасть беспощадной машины войны, лишь бы приблизиться к столь желанной победе… или оттянуть неизбежное поражение.
От дальнейших размышлений девушку отвлёк внезапный стук в дверь. Через несколько секунд на пороге её купе показался мужчина в годах, облачённый в серо-зелёную форму с погонами оберст-гефрайте и чёрную фуражку с красной каёмкой.
Представившись младшим адъютантом, вошедший предложил девушке чаю – предложение прозвучало без всяких чувств и эмоций, словно перед девушкой не человек вовсе, а механический дворецкий.
Вежливо отказавшись от чая, А’Ллайс поинтересовалась тем, как скоро их поезд достигнет Браттенфельда.
– Если по пути не возникнет задержек, то прибудем не раньше полуночи, фрау-офицер. Прошу меня простить, но мне нужно идти, – дав ответ на вопрос, служащий поезда закрыл дверь, оставив девушку вновь наедине со своими мыслями, переживаниями и тревогами.
А поразмыслить было над чем. Например, о городе, в который она сейчас направлялась.
«Браттенфельд… Старинный и красивый город на востоке, – поддалась очередным размышлениям А’Ллайс. – Если мне не изменяет память, там должны проживать множество хороших друзей отца и…»
Отец… Братья…
Несмотря на то, что от всех мужчин семьи фон Берх уже давно не приходило писем, А’Ллайс по-прежнему убеждала себя, что с ними всё в порядке – мнимая, но хоть какая-то вера, которая не давала окончательно сойти с ума на фоне участившихся переживаний. Однако даже эта вера была не вечна, и с каждым днём она неотвратимо угасала, из-за чего мысли вновь забивались тревогой.
И все эти размышления А’Ллайс о войне, плохо подготовленных солдатах, покинутых деревнях и тяжести предстоящего быта были лишь поводом, чтобы отвлечься от мыслей о семье. Но, к сожалению – или к счастью, – близких невозможно забыть даже на время. И она по-прежнему думала о родном доме и его обитателях, не давая себе сосредоточиться на других, более важных в данный момент вещах.