Я опустила голову вниз и взглянула на волны.

– Если ты не хочешь, я могу предложить папе другой берег, и сказать, что я боюсь. Тогда всем будет хорошо. – её волнистый локон опустился ей на глаза и стал легонько покачиваться от ветерка. Мама следила за этим локоном и в конце концов сдула его с лица.

– Нет, мам, я…

– Кто просил мороженное? – неожиданно сказал папа и мы обе вздрогнули.

– Мне самое большое! – мама вскочила и выхватила из рук у папы большой рожок с белоснежным пломбиром, покрытым шоколадным допингом.

Я так и осталась смотреть на метровые волны, поглощающие смельчаков.

– Ну что, трусишка, готова научиться покорять волны? – спросил папа и приобнял маму за талию. Папина уверенность в голосе придала мне больше смелости. И тогда я уверенно улыбнулась, и сказала:

– Я хочу покорять, а не быть покорённой.

Сейчас же я сидела на берегу пруда, кормила рыбок гренками и смотрела куда-то в пустоту.

"… а не быть покорённой"

На удивление наша связь с мамой стала ещё сильнее после её смерти. Вот только эта связь меня пугала… Её образ ко мне приходил регулярно во снах. Всю первую неделю я просыпалась в холодном поту от своего же крика, если вообще спала. Мне снились в основном фрагменты из воспоминаний, но конец всегда был ужасным. И однажды, я увидела её.

Тогда я стояла на похоронах. Священник читал молитву, а я ничего не слышала, просто смотрела на сырую землю под ногами. Что-то заставило меня поднять голову. Я подняла, но ничего не привлекло моего внимания. Шея заболела от резкой смены положения, и только тогда я заметила какой-то силуэт в роще, которая находилась от нас в двадцати метрах.

Я проморгала и увидела её нечёткий контур: пышные волнистые волосы, хрупкие плечи, ровные руки, бёдра, ноги. Она была в черной шляпке, в свободном чёрном платье и на её любимых шпильках. Я осмотрела её с ног до головы, но не повела даже мускулом на лице. Я была уверенна, что это галлюцинация, была уверена, что это мне кажется. Я смотрела на неё, на её лицо, на её поднятые в домик брови, просящие прощения, на её глаза, полные блеска, а может, и слёз. Перестав мучить себя, я вдохнула воздух и позволила плечам тихонько вздрагивать. Тогда она растворилась в воздухе так же как и появилась.

После всей этой церемонии я оставила папу с его товарищами, оказывающими ему нужную поддержку, а сама на плетущихся ногах пошла в ту рощу. Придя туда, я внимательно оглянулась, посмотрела за каждым деревом и за каждым кустиком. Потом вернулась на место, с которого начала поиски и опустила голову. Тогда я увидела две точки на земле, присела, дотронулась пальцами до земли и нахмурила брови. Это были следы от шпилек.

После этого я видела её везде: в гостиной, на улице, в коридорах школы. И я не считала её каким-то злым духом, когда, проходя мимо моей комнаты – видела её там, нет, я считала её своей галлюцинацией. Я буквально ощущала её присутствие, знала в каком она углу комнаты или с каким выражением лица она. Я пыталась пить меньше успокоительного, думая что это просто побочный эффект, ведь глицин я просто глотала пачками, но ничего не менялось.

И однажды я вышла в лес за железной дорогой, находящейся где-то в пяти километрах от дома, и зашла в самую глубь. Не знаю зачем я туда пошла: чтобы потеряться или чтобы увидеть её, но потеряться не получилось точно – уж слишком я хорошо ориентируюсь в лесах, спасибо папе. Когда я села на поваленное бревно, я подняла голову, но небо разглядеть не получилось, были видны только переплетённые кроны деревьев. Тогда я опустила голову и увидела маму. Теперь я поняла, что этого и хотела. В этот раз она стояла очень близко – всего лишь в трёх шагах от меня. Немного помолчав, я сквозь пелену в глазах и ком в горле, тихо произнесла: