– Sorry, ich kann Ihnen Anruf nicht annehmen, hinterlass 'ne Nachricht und ich rufe zurück! – выпалила я скороговоркой и отвела руку Громова в сторону. – Довольны? На этом все!

Громов сунул телефон в карман своих рваных джинсов и нагло заявил:

– Еще не все. Ты нужна мне в офисе.

За моей спиной будто кто-то раздувал огромные кузнечные меха – так глубоко и часто дышал мой босс.

Буквально сопел шквальным ураганом.

Слово-вдох-выдох. Слово-вдох-выдох.

По телу поползли огромные мурашки, и кровь, разогретая спиртным, закипела.

– Поехали. Есть работа! – заявил Громов как ни в чем не бывало.

– Я отпрашивалась.

– На полдня. Но плачу я тебе не за то, что тебя на рабочем месте нет! Забыла, за что я тебе плачу охеренно большие бабки?

Вот гад…

Я толкнула его локтем в торс и зашипела.

Громов – совсем не качок, но он высокий и жилистый, будто сделанный из камня с вплетениями железных канатов. То есть ударить его локтем означало сделать больно себе, но не ему.

Он обхватил мой локоть. Пальцы на миг закружили по ушибленному месту. Громов отошел, буквально оттащив назад.

Очень вовремя, потому что из подъезда вышли жильцы.

– Никуда я с вами, Климентий, не поеду.

– Как? – переспросил.

– Не поеду я никуда. Климе-е-ентий Александрович! – нарочно протянула я, знаю, как он не любит свое имя и считает его дурацким.

Глаза Громова сузились. Теперь он больше стал похож на азиата. У него вообще необычная внешность. Мать – наполовину турчанка и что-то еще такое, восточное. Поэтому сам Гром – смуглый, жилистый, темноволосый, с миндалевидными глазами.

Словом, красавчик, и выглядит очень молодо, по сравнению со своими друзьями – вторым и третьим директором нашей фирмы, соответственно.

Губы Громова дернулись, обнажив зубы.

– Сейчас ты закажешь нам такси, и мы поедем в офис.

– А сами что… Не в состоянии? – съехидничала я.

– Не поедешь на такси, я увезу тебя на байке, – пригрозил босс.

– Да, на байке – самое оно! – сказала я, жестом подчеркнув то, во что я была одета – ярко-фиолетовую блузку и очень узкую юбку с цветочным принтом, плюс туфельки.

В таком наряде только байк седлать, разодрав юбку до самой пи…

– Боком сядешь, как дамское седло.

– Мы что, на коне поскачем?

– На железном, – не отступал Громов.

– Вот только я… решила уволиться. УВОЛИТЬСЯ! Все, чао! – махнула ручкой.

Громов схватил меня за запястье, шагнув ближе.

– Ты никуда не уйдешь. Поняла? Я тебя на работу принял, и уволиться ты сможешь только после того, как Я… отпущу. А я тебя не отпускал! Собственно говоря, я даже не видел твоего заявления на увольнение. И даже если бы видел, то хер бы я его подписал!

Я тряхнула рукой, Громов медленно разжал пальцы. На запястье остался багровый след.

– Подпишете. Не имеете права не подписать!

– Не под-пи-шу!

Громов чиркнул взглядом с головы до ног, ноздри его носа возмущенно затрепетали.

Что, недоволен моим прикидом? Вот хрен тебе! Ни за что больше не наряжусь в дебильный черный балахон до самых пят!

Глаза босса потемнели, губы едва шевельнулись, выдав звук, больше похожий на шипение:

– Ты принадлежишь мне!

Внутри заклокотало возмущение.

– Я не ваша собственность!

Воздух между нами был готов взорваться так, будто был бензином, к которому поднесли зажженную спичку.

Внезапно в разговор вмешался третий.

Дубинин оттеснил Громова, который стоял слишком близко.

– Разумеется, Виолочка, ты не собственность. Свободная страна, свободные нравы. Хочешь уволиться – увольняйся, – закивал Ростислав, улыбнувшись как ленивый и сытый кот, который собой на все сто доволен. – Мало ли других мест работы для таких прекрасных специалистов. Уверен, тебя оторвут с руками, ногами и прочими частями тела…