Он ничего не ответил, только зыркнул на меня так, что мне без слов все стало понятно.

Дядя Миша осмотрелся, потом взял стул, стоявший рядом со столом и, пододвинув его к кушетке, сел напротив меня.

— Ты, когда уже угомонишься, а, Жень? Ты отца вслед за матерью хочешь отправить? На тот свет? — отчеканил он жёстко, а во мне словно что-то щёлкнуло при упоминании матери.

— Не приплетай её сюда, — я огрызнулся, здорово при этом рискуя.

Дядя Миша терпением и мягкостью не отличался, но мать сюда не хер было приплетать.

Нашёл, млин, на что давить.

— Ишь какой. У тебя совесть есть вообще, сопляк? Думаешь, ему легко? Он жену потерял, а сын в конец оборзел. Ты сколько будешь себя жалеть?

Он продолжал напирать.

— Совесть? — меня окончательно понесло. — А где была ваша, блядь, совесть? Где была твоя совесть? Ты же нейрохирург, ты прекрасно все понимал, когда он решил попробовать, и мать согласилась. Не говори мне о совести!

Я забылся, заорал так, что все отделение, должно быть, разбудил. Но какого хрена? Какого, блин, хрена меня отчитывают? Я уже несколько месяцев, как совершеннолетний.

— Не ори, молоко на губах ещё не обсохло, чтобы в таком тоне разговаривать. И не надо тут истерить, я тебе не девка малохольная. Ты хоть раз пытался поговорить с отцом? Хоть раз?

— Не о чем нам с ним говорить, я все и так прекрасно знаю.

— Ни черта ты не знаешь, — он практически выплюнул эти слова, а потом, резко поднявшись со стула, подошёл к окну, открыл створки и достал из кармана пачку сигарет. — Ни черта, — повторил, закуривая.

— Ты о чем? — я нахмурился, посмотрел на крестного, в ожидании ответа.

— Вот когда решишь с отцом поговорить, тогда и поймёшь.

— Не о чем нам с ним говорить.

— Идиот упрямый, весь в мать. Позвонить бы ему, пусть сам с тобой придурком разбирается, в армию бы тебя по-хорошему, чтобы мозги на место встали, — казалось, что он больше говорил с самим собой.

— Ну так и что мешает? — резко отозвался я. — Собирался же.

Терпеть не мог, когда мне угрожать начинали. И отчитывали, как ребёнка малолетнего.

— Жаль мне Колю, мужику и без того досталось.

Ишь, жалостливый какой. А мне типа не досталось? Меня, блядь, ему не жаль было. Все нормально, все по плану, подумаешь, гроб в аэропорту встретил. Это же в порядке вещей у нас. Все так делают. И это я ещё и виноват во всем, у меня, значит, совести нет. А у них с совестью все в порядке, спят крепко.

— Ладно, рассказывай давай, что случилось, подробно, — он затушил сигарету, отошёл от окна, оставив его открытым, чтобы проветрилось.

— Здесь вообще-то нельзя курить, — напомнил я, когда он вернулся на свое место.

— Ты поучи меня ещё. Выкладывай давай, как умудрился.

— Да никак, нормально все со мной. Неудачно приземлился. Я бы сюда не поехал, если бы пацаны не нудели.

— Да что ты? — дядя Миша фальшиво улыбнулся. — Прямо вот так просто неудачно приземлился?

— Да, все бывает, — я пожал плечами.

— Ты пиздеть на уши девкам своим будешь, а здесь, будь добр, выруби режим мачо и начинай рассказывать по-человечески, если не хочешь, чтобы я тебе организовал увлекательную экскурсию в отделение гастроэнтерологии, где тебя познакомят с интереснейшей процедурой ФКС, проще говоря, засунут трубку в задницу и посмотрят, откуда в тебе столько дерьма взялось. Хочешь?

— Обойдусь, — буркнул я.

С него станется. Он вообще словами никогда не разбрасывался. И ведь сделает, как сказал. Найдёт пару крепких санитаров и хрен я куда денусь. Нет, сегодня я как-то не настроен на трубки в заднице.

— Серьёзно, я просто упал.

— Женя, — он вздохнул тяжко, — ты из меня идиота не делай, я тебя лично девять лет назад за руку в мотоспорт привёл. Просто упал, здесь не проканает. Для начала, скажи мне, какого черта ты вообще сегодня гонял?