Алина снова посмотрела на свой чай. Заварка распускала цвет как дым. Пакетик можно было вытаскивать.

Все это она слышала у магазина. Напрасно она сюда пришла. Теперь придется разговаривать. Слушать. Всякий бред.

– Обломки рояля забрал себе студент, который собирал деньги на эксперимент по вивисекции над самим собой.

Игорь рассмеялся. Видимо, это была шутка.

– Вдруг бандиты?

Алине ничего не приходило в голову. Происшествие вывело, выбило ее из колеи настолько сильно, что существование этого пианино в ее домике стало несравнимо с его отсутствием.

– На фига все должны быть преступниками, следователями, или жертвами? Мир многограннее.

Игорь встал.

– Бандиты не воруют роялей.

– Пианин, – механически поправила женщина.

– Тем более, – сделал паузу сосед. – Распиленных. У них склад ума другой Стыбрить рояль проблемно. Сбыть его – еще проблемнее. Соотношение затрат сил и полученной пользы очень неравное. На такое может пойти человек, который решит украсть то, что ненужно. То есть человек боится закона. Как бы защищает себя на случай поимки, – ну я посмотрел и подумал, что вам же все равно не нужно. Бандиты просто войдут во двор и вынесут дверь. Деньги. Прочее. Стырить рояль проблема. Это машина, это шум. Следы покрышек и прочий шлак. Оно не стоит того. Он снова втянул в себя горячий чай и с сомнением впервые посмотрел на Алину с улыбкой.

– Я бы не стал, – продолжил он. – Это должен быть человек либо с отклонениями в психике…

– Либо? – прервала его убийца пианино.

С некоторых пор она не могла вынести, когда говорили про отклонения в психике.

– Либо имеющий болезненную привязанность к расчлененному Пэ.

Игорь назвал инструмент так привычно и по родному, – «ПЭ», – как будто он называл его так все детство. И юность. И большую часть жизни.

– Ну, скажем, он когда-то подарил его хозяевам, с условием, что те будут бережными, ну там детей учить. Ибо на этом Пэ играла давно почившая лав. А тут идет мимо и видит Пэ тупо распиленным. А это его память. А ее тупо распилили за ненужностью. Вот и забрал. И стал еще более одиноким, и стал еще более… Еще сильнее ненавидеть людей. Ибо они тупы.

Кажется, истина начинала проникать в мозг Алины. Она уже не боялась каждого следующего слова Игоря, что он снова назовет ее сумасшедшей. Смутная догадка, предположение, искра, слабая, как фонарик на последнем издыхании батарейки, рождались у нее в голове. Но, не может этого быть. Это было почти так же сумасшедше, как то, что она распилила пианино. Даже еще сумасшедшее.

– Он, возможно, попытался составить его обратно. Поставить где-нибудь у себя. Иногда память у человека – это всё, что у него есть светлого в жизни.

Игорь наморщился.

– Патетически сказал. Цинизм сейчас модно и норма. Но некоторые вещи заворачивать в циничную форму – удел быдла.

Молчание повисло.

Алина не знала, что сказать, и надо ли спрашивать. Она лихорадочно соображала. Очевидно было только одно – человеку как-то не по себе. При этом ему не по себе больше, чем ей. Ей, распилившей пианино, как это ни странно звучит, и у которой распиленное пианино пропало со двора. Это было вообще из области фантастики.

– Я тут недавно смотрела передачу, там актер, ну уже и не актер, просто старый человек, крутит свой старый фильм, когда-то сто лет назад он сыграл рыцаря, или богатыря в сказке. Вот такие воспоминания? И он даже на пробы все ходит. Хотя прошла целая жизнь, семьи не сложились, дети отвернулись. Ничего не делает.

Она напряглась, изо всех сил пытаясь перевести разговор куда-то в сторону, в экран, в чужую жизнь.

– Ключевое слово в твоем примере – СВОЙ. Этот человек болезненно эгоцентричен. Он завязан на прошлом. Причем на СВОЁм собственном. «Я», которого уже нет. Оно уже не актуально, а ОН все носится с этим, с афишами, плакатами, газетными вырезками. У артистов это часто бывает.