Конечно, это так. Официантка приносит нашу еду, и я убираю свою руку от руки Даны, чтобы взять вилку. Мне в самом деле интересно, что скажет по этому поводу Кристина.

Ничего. Кристина Аткинс, хранительница бесчисленного множества писем от Лив Баумгардт, не говорит обо всей этой истории ничего.

Этим утром мой будильник едва успел зазвонить, потому что я уже схватила мобильник и проверила почтовый ящик. Но даже никакая мольба «Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста» во время загрузки страницы не смогла отменить тот факт, что среди рекламного мусора и спама не нашлось письма от Кристины.

Проклятье! Почему она так поступает?

У меня нет другой возможности связаться с ней напрямую, кроме как писать ей на электронный адрес. Вчера ее менеджер четко и ясно дал мне понять, что Кристина считает тему закрытой и я могу больше ее не беспокоить. Но я все равно целое утро потратила на то, что написала ей еще три письма, а между ними металась по квартире, как ненормальная. Когда в итоге я, полностью раздавленная, набираю номер Яна Бремера, то просто не знаю, что еще могу предпринять. Со вчерашнего дня я отправила Кристине одно за одним семь писем, на которые она вообще никак не ответила. Я была дружелюбной. Я была вежливой. Я была в отчаянии. Я еще раз перечитала отредактированное интервью, которое переслала мне Дана, сравнила его со своими заметками, перевела весь текст и в конце еще раз отправила его Кристине с просьбой сообщить мне, что ей не понравилось – ноль реакции.

Бремер же, наоборот, реагирует молниеносно.

– Баумгардт. Надеюсь, у вас есть для меня приятная новость.

Судя по голосу, он бодр, энергичен и хорошо выспался, так что я рада, что в данную секунду не сижу напротив него.

Всю первую половину дня я не только отправляла письма в нирвану, но и выпила очень и очень много кофе. Сейчас я сижу за Харви, у меня маниакально дергается нога, взгляд неотрывно направлен на окно браузера с открытой электронной почтой.

– Баумгардт? Вы переговорили с мисс Аткинс?

– Нет, я… – Пытаюсь подавить нервный смешок. – К сожалению, она не отреагировала ни на одну из моих попыток с ней связаться.

На другом конце линии царит тишина, и с каждой проходящей секундой мой желудок скручивается все сильнее. Все это не хорошо. Совсем не хорошо.

– Ну, – наконец заговорил Ян Бремер. – Очень жаль, но по этому поводу мне сказать нечего. Я еще вчера распорядился убрать рекламу с нашей интернет-страницы. Теперь мне нужно проинформировать руководство издательства. – Он делает паузу, которая превращает его слова в стальные дротики. – Желаю вам хорошего дня. – Раздается щелчок, и я даже не успеваю с ним попрощаться.

Он пожелал мне хорошего дня. С таким же успехом мог бы пожелать мне хорошей дальнейшей жизни.

Отрывистым движением я тру рукой горящие глаза. Да уж. Видимо, это все. По крайней мере, я не соврала маме, когда сказала, что скоро перестану писать эти глупые звездные новости. А вот что я после этого буду как бы безработной… об этом я ей лучше поначалу рассказывать не буду. У меня в ушах и без того уже раздается ее укоризненно-самоуверенный голос: «Я же тебе говорила. Твоя писанина ни к чему не приведет».

Неважно. Глубоко вздохнуть.

С закрытыми глазами я несколько раз равномерно вдыхаю и выдыхаю.

Это поражение, не более того. Я не буду сейчас устраивать из этого драму. Даже с учетом того, что работа в «Глобусе» составляла две трети моего дохода. Если ее я потеряю, то моим единственным регулярным заработком останется колонка в аптечном журнале. Однако гонорара за нее и близко не хватит даже на оплату съемного жилья, а мои жалкие накопления закончатся в лучшем случае уже в декабре. И как мне так быстро получить новые заказы? Маловероятно, что Ян Бремер напишет мне рекомендательное письмо.