– Прости, отец, за все обиды, прости! Господи, упокой душу усопшего раба Твоего Фёдора и всех православных христиан, – Кирилл Фёдорович повернулся в пол-оборота, где в четырёх метрах от могилы отца были захоронены бабушки, мама отца и его тёща и продолжил, – рабу Твою Надежду и рабу Твою Татьяну, и прости им вся согрешения вольная и невольная, и даруй им Царствие Небесное.

Внуки молчали, старшая, взрослая внучка знала всех родных на многочисленных кладбищах и на малой родине, и на трёх кладбищах посёлка, а меньшие плохо ориентировались и меньший внук спросил:

– Дедушка, а кто эти бабушки? – спросил меньший внук Фёдор.

– Мои бабушки, внучок, а твои про-прабабушки. А это – мне отец, а тебе прадедушка. Ты в его честь, Фёдором зовёшься. Уяснил?

Внук гукнул, а это значит, что запомнил. Память у него, дай Бог всем и надолго.

Всё было замечательно, меньшие внуки больше радовались поминальным конфетам, хоть и дома этот товар у бабушки с дедушкой не выбывал никогда. Воскресенье «бабьего лето» тоже было по-летнему прекрасно, хоть и всех хотелось дождя. За всё лето не выпало настоящего дождя и в начале осени «божья роса» прибила пыль на потрескавшейся земле. А в воскресенье, дед Кирилл, чего-то захерел, голова разболелась, ломать начало. Сколько не вспоминал, где мог чего-то «прихватить», но не смог. Даже на сквозняках, больной теме Фёдоровича, не был. Сезон ОРВИ, гриппа, да и коронавируса набирал силу, хоть на дворе настоящее лето. Но зараза, она ведь ни жары, ни холода не боится, по большому счёту.

Поползла температура. Жена с дочерью отца взяли «в оборот», сразу начали пичкать пилюлями, а вечером даже положили под иглоукалывание, а проще говоря, сделали укол. Но на утро не было особо легче, а после обеда болезнь прогрессировала. Во вторник съездил в поликлинику на приём к врачу, сделал флюорографию и взяли мазки на ковид. «Война войной», а мать проведать нужно было, а потому с супругой традиционно и с букетом цветов отдали знак памяти. И здесь Фёдорович, из-за не бойцовского самочувствия, не стал говорить вслух, а проговорил примерно тоже и также, но без стихов. Впервые, пожалуй, не вдохновился. Обидно, но это тоже к чему-то могли б дать предсказания более старшие люди.

Вечером жена по рекомендации дочери делала какую-то блокаду или фиг знает что. Но в результате того, высокая температура стало плавно снижаться.

«Вот завтра поедем на кладбище, цветы повезём, – как мамы не стало, Кирилл с женой Любавой, часто в течении года навещал её могилку и памятником занимался и после, то убраться, то полить надгробные цветы в засушливое время лета и всегда ставили в воду только живые цветы, – жена конфет купит, проведаем, немного помянем, вспомним маму и, глядишь, оно и придёт, это вдохновение-то».

Что другое можно было отложить и-за болезни, но нельзя было, при условии, что жив пока ещё и не поехать в день рождения мамы к ней на могилку. В противном случае, какой же ты сын?! Поехали и помянули, и цветочки, и конфетки, только часовня была закрыта, чтоб свечки поставить, не получилось. В храм сейчас, больным идти никто не собирался: «как только, так и сразу помянут нужно будет», – подумал Фёдорович.

И после этого, Мельник, с чувством вины, всё же выполнил, как он считал, свой сыновий долг. Поучилось как-то так:

Тебе, моя родная

Мама, прости! Я не пью за здоровье —

Мир твоей нужен покойной душе.

Преклонюсь на колено у изголовья,

Помяну тебя молча, со слезой в купаже.

И ты поймёшь меня, и ты простишь,

Что я тебя с визитом нечасто тревожу,