– Шагидулла, тебе говорю, Шагидулла… Пожалуйста, иди по краешку дороги, не угоди под колеса… – Сколько уже раз мать повторила эти слова? Но Шагидулла-атай молча шагает себе дальше, будто не слыша ее мольбы.

Покончив с делами в городе, направились обратно домой – а катера для переправы не оказалось… Шагидулла-атай, недолго думая, спустился к сваям деревянного моста, который разбирали каждую весну перед половодьем. Весенняя река шумно бурлила, бушевала, норовя вырвать сваи и унести далеко-далеко.

Мать Салавата снова принялась приговаривать:

– Шагидулла, Шагидулла… Прошу тебя, не подходи близко к реке! Если приступ схватит – свалишься да уплывешь, в жизни не найдем… Не подходи к воде, послушай меня!

Однако Шагидулла-атай, не обращая на нее внимания, постоял, долго вглядываясь в сваи, и перевел взгляд на скользящие по стальным канатам вагонетки, перевозящие через Агидель шахтауские камни. И тут его лицо осветила гагаринская улыбка. Ни говоря ни слова, он заспешил наверх к пригорку.

– Шагидулла, ну куда ты пошел?..

Отчим быстро вскарабкался вверх по железным столбам-опорам, на которых были закреплены стальные канаты, с ловкостью хищника спрыгнул на одну из проезжающих в сторону горы Шахтау вагонеток и через минуту уже переправлялся через бурлящую Агидель.

– О Аллах, лишь бы в реку не упал!.. – причитала мать, крепко держа маленького Салавата за руку.

Вскоре на поверхности широко разлившейся, бешено клокочущей реки показалась лодка. Чуть погодя, Салават узнал сидящего за веслами человека и воскликнул:

– Шагидулла-атай! Это Шагидулла-атай плывет на лодке! – О Аллах, лишь бы приступ не начался, лишь бы не утонул, лодка не перевернулась – еще сильнее распереживалась мать.

Пока все обошлось. Нос лодки со скрежетом уткнулся в галечник берега, и отчим скомандовал:

– Быстренько садитесь!

На обеспокоенном лице матери мелькнул страх, но она не смогла перечить мужу и поспешила к лодке. Салават тоже заторопился за ней.

Шагидулла-атай направил лодку в центр яростно бушующей водной стихии. Его могучие руки играючи орудовали веслами. Отчим у Салавата – силач: с легкостью ломает подковы. Однажды сжал пальцами двадцатикопеечную монету, стал гнуть быстро-быстро и разломал ее надвое. Просто ради интереса. Когда вырастет, Салават тоже будет сильным, как он…

Мать, крепко обняв Салавата, сидела на лодочной скамейке и шептала молитвы. Салават потянулся в сторону, желая окунуть руку в пенящуюся воду, но мать сердито прижала его к себе:

– Куда тянешься? Сиди смирно!

Ребячьим рассудком Салават не осознавал всей опасности ситуации.

К счастью, они благополучно переправились через грозный водный поток и приткнулись к песчаному берегу. Только успели выпрыгнуть из лодки, к Шагидулле-атаю подбежал какой-то мужик и, размахивая сжатыми кулаками, заорал:

– Ты зачем лодку увел?! Сейчас я тебя проучу! Вот…

Отчим, не говоря ни слова, посмотрел на него так, что мужик тут же запнулся, как бы проглотив рвавшиеся с языка бранные слова. Видно, хозяин лодки быстро уразумел значение взгляда, не обещавшего ему ничего хорошего.

Шагидулла-атай приказал матери:

– Дай ему копеек пятьдесят!

Когда мать Салавата протянула лодочнику пятидесятикопеечную монету, его побледневшее лицо немного прояснилось.

– С этого бы и начинали… – пробурчал он себе под нос.

На другой день Салавату снова выпало приключение. Как всегда, играли с друзьями в войну. Когда пробегал около сарая Аюп-агая, из конуры, гремя цепью, вылезла борзая, ростом с теленка, и кинулась на него. Салават давно мечтал о собаке и ничуть не испугался, наоборот, протянул руку, подзывая ее. Но борзая была настроена недружелюбно: стремительно набросилась на Салавата, укусила в левое предплечье и с чувством исполненного долга забралась обратно в конуру. Почему-то он не испытал ни страха, ни боли, еще раз внимательно посмотрел на грозную собаку и продолжил игру.