Представьте, что вы, каждый раз подходя к зеркалу с утра, говорите: «Что за страшилочка!», «Что за уродинка», «Шарпейчик». Будите ли вы так больше себя любить? Те, кто капают вглубь себя, будут приятно удивлены, что очень просто считывать свои установки через слова. Они отражают то, что у нас на сердце и уме, «ибо от избытка сердца говорят уста».

Когда мы с моим мужем выяснили влияние наших слов на ребенка, мы приняли решение, прежде всего, работать над собой и над ласковыми и мотивирующими прозвищами внутри нашей семьи. Однако стрела несовершенства попала и в наше уютное гнездышко. В медовый месяц, проходивший в Барселоне, мой супруг неосознанно, с любовью называл меня «Шалудь». Эту «кличку» я получила из-за того, что моя кожа обгорела на солнце так сильно, что никакие крема не помогали справиться с отваливавшимися чешуйками. Тут мой муж и сказал: «Ты шалудишься, шелудивая». Так это прозвище и прицепилось ко мне.

Но что тут такого? А то, что после такого «клейма», если у меня что-то не получалось, мой супруг радостно поддерживал меня: «Шалудь!» Позже я сама стала замечать, что начала в душе называть себя так же. День ото дня я радостно вспоминала слова любимого всегда, когда что-то делала плохо. И вместо того, чтобы улучшиться, я продолжала отмахиваться тем, что я шалудь.

Однажды я слушала курс лекций по психолингвистике и наткнулась на еще один пример влияния прозвища на маленького человечка. Пятилетний Сартр любил забираться в папину библиотеку, вытаскивать книги по философии и заучивать одну из сложных фраз. В его доме часто собирались гости. Они подзывали его к себе и любили задавать вопросы. Как только Сартр с напускным видом начинал думать над ответом, комната погружалась в тишину, а взрослые, чуть поддав тело вперед, сосредоточенно застывали в ожидании ответа мальчика. Маленький Сартр начинал говорить что-то наподобие: «Быть опровергнутым – этого опасаться нечего; опасаться следует другого – быть непонятным»1. Из уст ребенка любая философская мысль звучит уместно. Так он и стал любимцем восторженных взрослых. У всех захватывало дух, и они пророчили мальцу великое будущее как выдающегося философа Франции. И таким он и стал.

Забеременела я впервые в возрасте тридцати пяти лет. Сроки зачатия мы проворонили, так как, прикрываясь своим прозвищем «Шалудь», я не записывала критические дни. Вплоть до девятого месяца беременности я занималась в тренажерном зале под присмотром моего мужа. Когда по всем показаниям я стала перехаживать малыша, меня отправили на УЗИ. И оно показало, что пуповина обвила плечи младенца. Они были подвешены, не давая головке давить на шейку матки, из-за чего раскрытия не происходило. Врачи предложили стимулировать роды, но была вероятность возникновения гипоксии. Из-за патологического страха рожать – не буду скрывать – я была рада кесареву сечению. И так мой сынок появился на свет.

Вся история с родами была особенно интересной. Еще за неделю до последнего УЗИ мы делали другое в частной клинике. Оно со всех сторон показало идеальное положение плода, и врач сказал, что иных результатов не будет: пуповина не сможет обвить младенца. Однако так совпало, что в день, когда мы делали это УЗИ, в клинике был обучающий семинар, и вместо заявленного доктора, нам делал доктор медицинских наук. Мы, счастливые и окрыленные, приехали домой. Но спустя время, когда я пошла в городскую гинекологию к моему доктору (Селимова Эльмира Дляверовна), она развернула результаты УЗИ, сказала, что это «какое-то сочинение», и направила меня на бесплатное обследование в поликлинику. Я ей полностью доверяла, так как она и профессионал своего дела, и просто очень заботливый человек. Именно новая процедура показала обвитие пуповины.