Вот оно что! Е.Г. мне об этом не рассказывал. Наверное, собирался меня удивить при встрече. Но не встретил, и удивляться мне приходится совсем по другому поводу.

– Вы спросили про какие-то другие условия эксперимента, – продолжала женщина. – Я уже вам сказала, что необычным в этом погружении было только длительное время. Не менее четырёх часов. Но он ведь шёл к этому долго, постепенно увеличивая время пребывания в камере. С первого раза мало кто выдерживает более пятнадцати минут. Подают сигнал, что им уже хватило.

– Да, я читал, что мозгу к такому режиму сразу привыкнуть трудно, – кивнул я.

– Это гораздо более серьёзное испытание для психики, чем может показаться, – усмехнулась Тамара Сергеевна. – Известны случаи, когда люди, вынужденно проводившие долгое время в шахте или пещере, просто сходили с ума.

– И я что-то о подобном слышал…

– Но то психика ломается, а тут мы столкнулись с прямым физиологическим воздействием, понимаете? И этот случай беспрецедентный.

– Понимаю, – вздохнул я, – но кому как не вам знать, что психологическое и физиологическое тесно связаны? Ну, самовнушение, гипноз и всё такое?

– Вы правы, – грустно согласилась Тамара Сергеевна. – Вопрос степени и качества этой взаимосвязи… Знаете, один из самых тёмных в медицине. Да и вообще в науке.

Мы помолчали. Я мучительно соображал, какие вопросы ещё уместно было бы задать. Понятно, что ей сейчас не до меня с моими расспросами, и затягивать разговор не стоило бы. Но хотелось сразу как можно яснее представить себе картину того, что произошло.

– Так он пробыл там все четыре часа?

– Все четыре, – подтвердила она, – и даже немного больше. Когда они истекли, – а наблюдавшие, естественно, знали, что именно на такое время было рассчитано очередное его погружение, – так вот, когда это время закончилось, ему подали специальный звуковой сигнал. Так уже много раз было. Но на сей раз он не отреагировал. Мы поначалу не придали значения, ведь показания всех датчиков – а они во время сеанса подключены к телу, – были в норме. Подождали еще несколько минут, снова посигналили – никакой реакции. И вот тут кровяное давление у него начало резко падать, а пульс и дыхание замедляться. Операторы наблюдения всерьёз забеспокоились. По инструкции в случаях, если что-то пошло не так, человека немедленно извлекают из камеры. Так пришлось поступить и с вашим другом. Кстати, первый раз за всё время, как была оборудована камера для депривации. Когда его достали, он был без сознания и уже почти не дышал. Пришлось на время подключать его к аппарату искусственной вентиляции лёгких, запускать сердце, колоть адреналин… Ну весь стандартный комплекс мер по реанимации. Главные жизненные функции удалось восстановить, но, к сожалению, не более того.

– А прогнозы какие? – осторожно спросил я, поймав себя на мысли, что боюсь услышать ответ.

– Прогнозы… – женщина развела руками. – Никто ничего определённо сказать не может. Нет ясной клинической картины – в этом всё дело. Пока поддерживаем состояние «скорее жив, чем мёртв». А как долго это может продлиться и чем закончится – ну, что сказать… будем делать всё возможное и надеяться на лучшее.

Я сидел несколько секунд и переваривал свалившуюся информацию.

– Понятно… – пробормотал я. – Спасибо, Тамара Сергеевна, за разъяснения. Я всё-таки, с вашего позволения, не буду уезжать сразу. Хотя бы потому, что никто меня обратно прямо сейчас не повезёт. Да и мне всё-таки хотелось бы с ним повидаться, пусть он меня сейчас не узнает. Я же к этому визиту давно готовился…

– Конечно, – впервые за всю беседу она улыбнулась, – раз вы наш гость, то, несмотря на всё случившееся, мы должны вас принять. Сколько вы рассчитывали у нас пробыть – две недели, кажется?