Герасим последние лет пять в отход не собирался, обходился тем, что выручал с урожая, с продажи посуды… Но прошлое лето выпало дождливым, хлеба не уродились, да и народ обнищал, спрос на гончарные изделия упал. Не хотелось бросать Лизавету одну с детьми на все лето, но без этого, как ни крути, не вытянуть оплату податей. А попасть в кабалу Герасим ох как страшился. На глазах дальние родичи превращались в голытьбу, уходили на работу в город, отвыкали от крестьянского хлеборобного труда, бросали землю-матушку, забывали обычаи…

Лизавета с матушкой в печном углу обговаривали свое, женское. Матушка вновь советовала принять на постой дальнюю родственницу, вдовую бездетную тетку Груню. Той в одиночку не справиться с прожитьем, а в семье она будет помощницей Лизавете, и в доме, и в огороде, и за детьми присмотрит.

Дочь соглашалась с доводами матушки, что это лучший выход из положения, но как на это посмотрит Герасим. Тот не любитель был привечать посторонних. Хотя какая же посторонняя тетка Груня?

О предложении матушки Лизавета завела с мужем осторожный разговор уже после отъезда родителей. Но Герасим неожиданно признался, что и сам уже подумывал найти помощницу жене. Все-таки пятеро детей, да пока еще малых, с ними тяжело будет одной управляться. Порешили на том, что на масленую неделю об этом и поговорят с теткой Груней.

На Крещенье морозы чуть спали. Детвора высыпала кататься на санках и ледянках с высокого склона Рессы. Под окнами загомонили ребятишки. Они то и дело слетали по раскатанной горке вниз, тащили свои ледянки наверх, падали, хохотали, растирали замерзшие пальцы, дышали на руки, чтобы согреть их, и вновь катились вниз.

Младшие Дуняша и Маняша долго уговаривали мать и отца разрешить и им покататься со старшими. Но в таком многолюдье малюток могли и покалечить. Герасим, занимавшийся изготовлением горшков, поставил очередной на полку для просушки и снял рабочий фартук.

– И то, мать, пойдем на горку. Гляди, уж вся деревня собралась… За окнами, сквозь заиндевевшие стекла было видно, как веселится на улице народ.

Старшие дети катались на самом крутом склоне берега. Оттуда раздавались крики и подбадривания саночников.

Дуняша вывезла санки, которые сделал для них с Маняшей отец в эту зиму, еще не шибко обкатанные, и поглядела на вышедших родителей. Ей боязно было идти на большую горку.

Герасим понял страх дочери и повернул к оврагу. Здесь катались младшие. Да и склон здесь был самый пологий.

– Вот тут, доня, мы и попробуем, – произнес он успокаивающе, уселся в санки, посадил впереди себя Дуняшу и уверенно оттолкнулся от утоптанного снега. Санки споро покатили вниз, туда, где летом плещется вода Рессы, а сейчас ее покрывает плотный лед.

Дуняша в восторге завизжала.

Потом настал черед Маняши. Потом с дочерьми скатилась Лизавета, вспоминая время своего детства. Увидев на горке родителей, к ним присоединились и старшие дети.

Герасим стал на краю берега, оглядел окрестности. Красота! Сверху как на ладони все окрестные места. Все занесено снегом. И от этого вокруг необычно и сказочно. Поля и леса скрылись в сугробах. На противоположном берегу вьется проторенная дорога к соседней деревне Лазино. Вон и дома едва виднеются в бескрайнем снежном море. Детвора оттуда частенько приходит покататься с высокой и крутой краснинской горки.

Вскоре в праздничном веселье на горке приняли участие почти все молодые жители деревни. Девки на выданье, парни, только входящие в возраст, молодые семейные пары, у которых период жениховства еще не перебродил, а то и почтенные отцы и матери семейств собирались на высоком берегу Рессы, наблюдали за тем, как веселится на горке молодежь. А некоторые отчаянные головы из старшего поколения, забыв свое положение отцов семейств, забирали санки или ледянки у своих отпрысков и вспоминали свои молодые годы, скатываясь с самой крутой части берега. Детвора бегала вокруг, хохоча от восторга, подбадривая родителей, толкаясь и сваливаясь с горки вниз.