– Мам…

– Там и речка недалеко. Сколько, ты говоришь, они заплатят?..

В этот раз мне удается настоять на своем. Таких маленьких побед в моей копилочке немного, и все они имеют незабываемый сладкий вкус. Вкус свободы.

Я у подъезда, жду такси до вокзала, затерявшееся в пробках.

– Привет, Люсь! Как дела? – рядом мужчина с огромным пакетом из супермаркета и коляской с розовощеким малышом. В коляске намечается грандиозный концерт, и, судя по нестройным звукам, оркестр разыгрывается перед выступлением.

– Слава? – голос у него прежний, ни с кем не спутаешь. Слава, только помятый, осунувшийся. Мама раньше называла его начищенным пятаком, ну а потом еще много как.

– Не узнала? – и улыбка у него усталая.

Пожимаю плечами и перекладываю в другую руку внезапно потяжелевшую дорожную сумку.

– Уезжаешь? – кивок в сторону моего багажа. – По делам или как?

– По делам, – совсем недавно я выложила бы ему все как на духу, а теперь пустое, ни к чему не обязывающее «по делам». И губы не сводит судорогой от напряжения. И от горькой обиды тоже не сводит. Потому как нет обиды, незаметно растаяла с прошлогодним снегом.

– Ты, это, на меня не сердись, что я тогда с Юлькой…

– Да я и не сержусь, правда! – было бы странно сердиться на незнакомца.

– А теперь вот! – он мотает вихрастой головой в сторону коляски. – Как-то быстро все с ней закрутилось! В последнее время часто нас с тобой вспоминаю, думаю, а что, если бы тогда… Ну по-другому все пошло, понимаешь?

Разговор принимает неприятный оборот, а такси все нет. Что тут ответить? Мне с ним было интересно и легко. Иногда покалывало где-то под ребрами от смеха (Славка все время фонтанировал шутками), но никогда не отзывалось в области сердца. Нашего совместного будущего страстно желали его родители и моя мама. Он страховал меня на сложных участках скалодрома, поэтому я привыкла доверять ему безоговорочно.

И он был первым, кто по-настоящему заступился за меня. В пятом классе Люсечку Никольскую вызвали отвечать наизусть стихотворение «На севере диком стоит одиноко…» Звуки крошились, не желая собираться в целые слова, мне не удавалось сдвинуться дальше первых строк, хотя дома перед зеркалом получалась превосходная декламация без запинок. Сам Михаил Юрьевич остался бы доволен, как я передавала чувство одиночества и мечту о встрече с родственной душой – эти настроения были так хорошо понятны. Мне бы вернуться на свое место или выбежать в коридор, но я, как старая грампластинка, снова и снова начинала с «дикого севера» и каждый раз увязала в «сыпучем снеге». Новая попытка хуже предыдущей, слезы катились градом, губы и язык онемели, как после заморозки. Класс гудел и, уже не таясь, подсмеивался. «Заика! Никольская – заика! На с-с-севере д-д-диком! – заорал что есть дури с последней парты второгодник Афанасьев, тыча в меня пальцем. – Дебилка!» Слава резко сорвался с места, подлетел к Афанасьеву и со всего маха съездил ему в нос. Одноклассники смолкли и с того момента смущенно отводили глаза, если я начинала заикаться. В кабинете директора произошло знакомство наших семей, а для Славы первый день в новой школе чуть было не стал последним. Когда он исчез из моей жизни, образовалась пустота, которую постепенно заполнили случайные люди и работа. Исчез он тихо, по-английски, и это было обиднее всего…

Повисает неловкая пауза, и я склоняюсь над коляской:

– Привет, малыш! А глазки-то у тебя папины! – мальчик с интересом таращится на меня, даже хныкать перестает. Концерт мастера-виртуоза откладывается.

Я вздрагиваю от резкого рингтона «А кто это звонит? Любииимая жена звонит. Немедленно возьми трубку!»