– Ты чего? – и тоже уперся глазами в газетное объявление.

– Значит, мама вернулась, – прошелестела Катя. – Макс бы в жизни ей не сказал, что я пропала…

– Хорошие дела, – протянул дядя Гриша. – Это, выходит, нас по всей стране уже с собаками ищут…

Не сговариваясь, оба они покосились на дежурившего по станции милиционера в светлой летней форме. Тот отчего-то тоже настороженно поглядывал на странную пару на платформе.

– К нам идет, – одними губами выговорила Катя. – Бежим, дядь Гриш…

– Стой спокойно, – прошептал он. – Вон поезд подходит, успеем.

Мимо прогрохотали, останавливаясь, вагоны. Милиционер был все ближе.

К счастью, путь ему преградила какая-то неловкая дородная тетка, ковылявшая по перрону со множеством сумок, корзинок и баулов в руках. Поравнявшись с милиционером, она, как нарочно, выронила корзинку, по платформе запрыгали, разбегаясь, подернутые белым налетом сливы. Милиционер наступил на одну из них, поскользнулся, взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие. Выругался на тетку, и та, раззявив вымазанный красным рот, принялась истошно материть его на весь перрон. Лязгнули, открываясь, вагонные двери. Катя и дядя Гриша вскочили в поезд и протиснулись подальше в потную, жаркую толпу.

До самого Днепропетровска им не удавалось сказать друг другу ни слова – люди входили, выходили, толкались и оттесняли их все дальше и дальше друг от друга. Лишь выбравшись из вагона на нужной остановке, они снова смогли поговорить.

– Ну и подставила же ты меня, Катюха, – покачал головой дядя Гриша. – Что делать-то теперь? Нас первый же встречный мент сцапает. Возвращаться надо…

– Нельзя возвращаться, – замотала головой Катя. – На границе начнут документы проверять – и все.

– Это верно, – сумрачно кивнул дядя Гриша. – Куда ни кинь, везде подстава. Эх, чую, ждет меня опять дорога дальняя, казенный дом…

– Да ничего тебя не ждет! – запальчиво возразила Катя, стараясь подогреть собственную смелость.

– Дядь Гриш, ну посмотри: вот же мы, уже приехали! Осталось только по нужному адресу добраться. А там… там мой папа. Мы объясним ему все, и ты сразу уедешь. А с матерью, с милицией мы сами разберемся, без тебя. Пожалуйста, дядь Гриш, поедем скорее, пока еще какой-нибудь милиционер к нам не прицепился.

– Эх, Катюха, доведешь ты меня до цугундера, – покачал головой Григорий. – А, хрен с ним, как говорится – отступать некуда, за нами Москва! Пошли, что ли, такси возьмем, чтоб не светиться на улицах особо.

Катя равнодушно смотрела из окна такси на проплывающий за окнами незнакомый город, на улицы, деревья, дома. На раскинувшуюся далеко до горизонта спокойную реку, на новые высотные здания, шелестевшие усталой от жары листвой парки, чадящие трубы заводов и бьющие прямо в небо струи фонтанов.

Сколько их промелькнуло за последние дни перед ее глазами – новых чужих городов, дорог, людей!

До недавнего времени ее мир ограничивался лишь Москвой, с детства знакомыми улицами, давно надоевшим двором и – лишь изредка, во время нечастых поездок к морю – закрытым пляжем какого-нибудь отеля. И вдруг оказалось, что мир на самом деле огромен, что в нем есть совсем другие люди, проживающие свою, такую непонятную для нее, но в чем-то близкую и знакомую жизнь. Катя успела столько всего увидеть и узнать за эти несколько дней, что ей казалось, будто из дома она уехала много лет назад, будто все ее прежнее житье – холодность матери, обиды брата, тоска, одиночество, чувство, что ты совершенно никчемная, никому не нужная обуза для всех, – было не с ней, а с какой-то другой девчонкой, намного младше и наивнее…