3. Иной раз можно столкнуться с прожженным, опытным хамом, который так просто не отстанет. Вступать в разговор все-таки придется. В таком случае следует определиться с ролями. Сыграть жертву – значит подписать себе смертельный приговор. Агрессор так и норовит привязать вас к стулу и заставить слушать несмешные шутки. В начальника сыграть тоже не получится – тут нужны особый навык и ювелирная работа. Да и агрессией отвечать на агрессию как-то не комильфо. Это же вам не политические игры! Остается одно: надеть на себя костюм психолога. То есть продолжать разговор с рисованной заинтересованностью и непрекращающимися вопросами: «Это действительно ваши желания?», «А почему вы решили подойти именно ко мне?», «Есть ли в этом мире люди, готовые вас выслушать?» И самый грязный прием: «А что бы на это сказал Фрейд?»
4. Главная ошибка – называть вещи своими именами. Возможно, это звучит странно. Но приличия требуют особого внимания в выборе слов. Именно с вашей стороны нужно сохранять тактичность. Легче всего ответить: «Ты ведешь себя очень неприлично!» Но это все равно что сказать, подобно насмешливой Надежде Тэффи: «Природа разделила Грецию на четыре части: северную, которая находится на севере; западную – на западе; восточную – на востоке; и, наконец, южную, занимающую юг полуострова!» Словом, очевидные вещи. Хам и сам понимает, что он хам. И даже получает от этого удовольствие. Но вы, тщась вести себя культурно, даже не столько подаете пример (его в этой жизни уже ничего не научит), сколько создаете дистанцию. Процитируйте Вольтера или Оскара Уайльда: они своими мыслями помогли человечеству построить такую плотину между светлым разумом и беспросветной темнотой, какую ни один бобер бы не смог соорудить! Ну хорошо, за одним исключением – Симоны де Бовуар, которую французский философ Жан-Поль Сартр с любовью называл «бобер».
Болтливость
Глава о том, что умеренность нужна и в разглагольствованиях наших
«Полоний: Что вы читаете, принц? Гамлет: Слова, слова, слова…»
Шекспир
1
Что ж, не правы были те, кто заставлял нас день и ночь корпеть над трудами Цицерона со словами: «Учись красноречию у древних!» Они били нас по пальцам, когда втайне под одеялом мы зачитывались эротическими сценами из Апулея! Негоже, мол, безнравственностью насиловать свое детство – поди вон науку изучи. И к чему же привели их наставления? К чему склонили своим дидактическим упрямством? Верно, к тягчайшему из пороков, простить который не может ни один уважающий свое время и личное пространство человек.
Поглядите на плоды просвещения: изучая логику, мы приучились рассуждать последовательно и многословно, риторика подтолкнула нас к искусным эпитетам, без которых речь была бы гораздо короче. Ан нет, лаконичность – удел спартанцев (это они, жители Лаконии, любили все короткое и ясное). Но мы же не из простых. Нам бы такое словцо, да что бы витиеватое, затейливое, замысловатое! Да туману побольше, и ясности поменьше. Вот это я понимаю – Мартин Хайдеггер. Да простит меня мировая философская истина в его лице. Впрочем, кто бы понял, в чем она заключается – эта истина, уж больно она многословна.
Конечно, бывают болтливые глупцы, и об этой касте совсем другой разговор, но если у них нет разумной возможности себя сдерживать, то как же быть с людьми учеными? Казалось бы, и разум есть, и научный метод, и тип мышления, и – как его там? – ученая степень, а все равно слова вырываются, словно из рога изобилия. Это из большой щедрости, что ли?
Потому-то это один из самых страшных пороков, что стал, как сказала бы Ханна Арендт, «банальностью зла». И если она этой банальностью обозначила насилие, которое было свойственно XX веку и укоренилось в бытии, то для XXI века несомненной банальностью стала излишняя говорливость. Время спокойное, от стрессов лечат психологи, от банкротства – друзья, а от запоя – родственники. Но вот от чего не вылечиться, так от болтливости. Она, так сказать, на уровне подсознания, на уровне инстинктов.