– Я, случайно, не храпел ночью? – спросил Стуки.

Сестры приветливо улыбнулись.

«Уж что-то они слишком ласковы», – с тревогой подумал инспектор.

– Бывает, что я храплю, когда выпью.

Сандра и Вероника с улыбкой покачали головами.

– Совсем не храпел? Всю ночь вел себя тихо?

– Не совсем, – уклончиво ответила Сандра.

– Может быть, я разговаривал во сне?

– Не в этом дело, – прыснули сестры, бросая на него пристальные взгляды и отчаянно кокетничая.

– Вчера я очень приятно провел время, – начал Стуки. – Я хотел вас еще раз поблагодарить за то, что вы меня пригласили. Атмосфера вечера была просто волшебной.

Стуки вернулся к пробегающим за окном автомобиля изумрудным холмам. Как это могло случиться? Инспектор прикрыл глаза рукой.

– Так вы уезжаете в отпуск? – спросил он сестер несколько минут спустя.

– Да. И уезжаем счастливые.

«Антимама!»

– А куда, если не секрет? – поспешил задать вопрос Стуки.

– В нашу любимую Хорватию. А у вас будет отпуск? Куда вы отправитесь?

Инспектор еще не решил. Хорватия его привлекала. При условии, что там не будет сестер из переулка Дотти, естественно.

Выходя утром из дома, инспектор Стуки обнаружил на двери своей квартиры красное картонное сердечко, украшенное блестящей ленточкой. Сестры из переулка Дотти унеслись к хорватским небесам, как два легких воздушных змея, и оставили для него романтическое послание. Стуки развернул пахнущую духами открытку. На розовом фоне он разглядел вензель из выписанных каллиграфическим почерком двух букв: «С», то есть Сандра, и «В», то есть Вероника. После первой буквы стояла точка, вторую венчали два восклицательных знака.

Как это могло случиться?

Позже Стуки купил немного овощей и отправился в ковровую лавку навестить дядю Сайруса. Инспектор нашел того сидящим на кипе ковров, и блуждающий по комнате взгляд старика был полон такой тоски, какую может вызвать только пронизывающий до костей ветер Иранского нагорья. Перед ним на ковре – выложенные в ряд жуткие фотографии мертвецов. По большей части молодые парни. У некоторых из них вскрыты грудные клетки. Леденящий душу вид вывороченных ребер наводил на мысль о жертвоприношениях какому-то зловещему божеству.

– Где ты нашел эти снимки?

– Они засовывают их под дверь магазина, – был ответ.

– Кто – они?

Дядя Сайрус пожал плечами. Это мог быть сын господина Мадани, еще одного торговца коврами. Так молодой человек пытался привлечь внимание иранцев, живущих в городе: разбрасывая фотографии людей с вырезанными внутренностями.

– Пасдаран, стражи Исламской революции, это их работа, – лихорадочно зашептал Сайрус, тыча костлявым пальцем в изображение зияющей грудной клетки без сердца.

Это был Иран в худшем своем проявлении, тот, который дядя Сайрус не хотел ни видеть, ни вспоминать. А эти фотографии заставляли его снова и снова возвращаться к трагедии родной страны.

– Пасдаран, – тоже шепотом ответил Стуки, – люди из правительства, не патриоты отечества. Кто работает для блага государства, тот не боится смотреть в глаза своему народу. А бандиты остаются в тени и получают деньги тайно. И потрошат людей. Дядя Сайрус, ты больше не беспокойся. Я поговорю с молодым Мадани, будь уверен. Эта не тот Иран, который мы любим, не тот!

Стуки достал из пакета баклажаны.

– Помнишь, ты мне что-то рассказывал про баклажаны, которые продавали на базаре в Тегеране?

– В них можно было увидеть свое отражение. Красивые женщины соперничали за самые блестящие баклажаны. Продавцы натирали их тряпочкой до блеска, чтобы привлечь самых тщеславных покупательниц.

– У них что, не было зеркал?