Затем он бормочет себе под нос:

– Я единственный придурок, который в твоем распоряжении.

Я была не права.

Лучше остаться одной.

Невозможно сказать, сколько проходит времени, но солнце, похоже, садится, потому что в пыльном окне над нами приглушенный свет приобретает оранжевые тона. Я представляю, как освобождаюсь от наручников и взбираюсь на стену, решительно бью кулаком в окно и протискиваюсь через узкое отверстие. Я высвобожусь, и мне будет плевать, где я окажусь.

Где угодно лучше, чем здесь.

Мы с Дином не разговаривали с момента нашей ссоры, которая, должно быть, произошла несколько часов назад. Вскоре после этого он заснул, прислонившись спиной к трубе и склонив голову на плечо. Он выглядит умиротворенным, и я время от времени ловлю себя на том, что разглядываю его. Я завидую, что он сейчас где-то в другом месте. Снова заснуть не получилось – каждый раз, закрывая глаза, я чувствовала на щеке мерзкое дыхание похитителя, пока он меня насиловал.

А еще мне очень хочется писать, и я не знаю, что с этим делать. Что нам теперь, ходить в туалет под себя? Неужели посадить нас на цепь, как животных, насиловать и издеваться над нами для этого больного ублюдка недостаточно? Я стискиваю бедра, зная, что скоро у меня не будет другого выбора, кроме как облегчиться. Мои щеки горят огнем от одной лишь мысли об этом.

Я думала, что должна сейчас остро чувствовать голод, но вместо него пустота в животе вызывает тошноту. Хотя, чего бы я только не отдала за стакан воды…

Я мечтаю о том, как пью ледяную воду, и от этого у меня еще больше ноет мочевой пузырь. Я делаю глубокий, успокаивающий вдох.

В этот момент дверь подвала распахивается, и грязные ботинки со стальными носками топают к нам. Этого достаточно, чтобы тут же разбудить Дина. Я слышу, как позвякивают его цепи. Я забиваюсь еще глубже в угол, съеживаясь при мысли об ужасах, которые снова нас ждут.

– Перерыв на горшок! – объявляет Эрл, подтягивая штаны цвета хаки на свой выпирающий живот.

Я сажусь прямо, охваченная проблеском надежды. Мой мочевой пузырь начинает танцевать счастливый танец, что не совсем хорошо, учитывая, что он вот-вот лопнет.

– Ты позволишь нам воспользоваться уборной? – Я ерзаю на месте и встречаюсь взглядом с Дином, который уже стоит. Его взгляд скользит в мою сторону, затем возвращается к Эрлу.

– По одному зараз. Никаких фокусов, или я засуну свой пистолет тебе в глотку и буду смотреть, как ты раскрашиваешь мои стены в красный. – Эрл вытаскивает пистолет из-за спины и размахивает им для пущей убедительности. – Не хочу, чтобы тебя размазало по всему этажу. Дурно пахнет и портит кайф, понимаешь?

Кайф? Господи. Наша боль и ужас – для него это кайф.

Но я не показываю своего отвращения, опасаясь, что он передумает. Я киваю и медленно поднимаюсь, ноги ослабли и дрожат, пытаясь выдержать мой вес.

– Спасибо.

Эрл разражается хохотом, приближаясь ко мне и засовывает пистолет обратно за пояс брюк.

– Не благодари меня, котенок. Ты все равно умрешь.

Мой взгляд устремляется на Дина. Уверена, что я сейчас побледнела так, что похожа на привидение, а зеленые глаза потускнели и стали серыми. Он смотрит на меня в ответ, выглядя таким же обреченным и обезумевшим от страха, а затем закрывает веки и тяжело сглатывает.

Эрл нависает надо мной и отстегивает мои путы, громко покряхтывая. Я не могу не думать о попытке побега. Может быть, если я смогу получить преимущество, выхватив его пистолет или украв из ванной острый предмет, то тогда получится его одолеть. Но как только эта мысль проскакивает у меня в голове, наручники ослабевают, а к виску прижимается дуло пистолета. Наручники прикреплены к цепям, которые соединены с металлическими кольцами в стене, и они с грохотом и эхом ударяются о цемент.