– Садись на стул, сейчас привяжем руки и начнем.

Руки и на самом деле привязали, довольно банально – какими-то веревками или бинтами к тем самым ножкам стула.

Деловито поставив тазик у ног, надели на грудь фартук и попросили открыть рот. Вставив какой-то варварский фиксатор, доктор начал монолог:

– Сейчас поставим пару уколов, чтобы не было больно, а потом начнем.

Шприцы показались мне чудовищно большими, а иглы очень длинными.

БОЛЬ!

И это не та боль от современных укольчиков с щадящим лекарством.

Иглы вонзались в горло, раз за разом выбивая слезы из глаз.

– Ну как ты себя чувствуешь? – спросил доктор. Мне даже показалось, что он издевается. – Начинаем?

Утвердительно промычав в ответ, я продолжал наблюдать за его манипуляциями…

– Смотри-ка, она у тебя и впрямь довольно сильно увеличенная, – то ли удивленно, то ли с издевкой воскликнул доктор, бросив кусок плоти – первую миндалину – в тазик.

В это время, уже много раз пожалев, что сам усадил себя на стул «мясника», я пытался приглушить прорывающуюся сквозь уколы боль, еще и гася накатывающие приступы обморока.

«Нужно все остановить», – мелькнула спасительная мысль и я начал усиленно подавать сигналы, что хочу что-то сказать.

– Что, передумал?

Вопрос «в пах» сразу привел меня в чувство, одновременно вызвав злость – на доктора, на самого себя, на эмалированный сколотый тазик и неприкрытые инструменты, делавшие операционную похожей на какую-то пыточную.

Пытаясь промычать «вторую не надо», я уже понимал, что это еще не конец.

– Как не надо? – все-таки понял меня доктор, – пришел, значит, будем делать как положено!

– С…ка! – мозг начал взрываться от следующих уколов. А потом как-то сразу поплыл.

Будто со стороны я наблюдал, как доктор деловито выкручивает вторую миндалину, как бросает ее в тот самый тазик, довольно хмыкая, как обрабатывает рану во рту…

Медсестра помогла отвязать руки и, поддерживая, повела меня в палату.

Как только моя голова коснулась подушки, я сразу выключился на несколько часов.

Пробуждение было довольно неприятным – горло ужасно болело.

Первый день и первая ночь прошли тяжело: сон перемежался с ударами кулаком по стене, уколами и таблетками, чтобы приглушить боль…

Когда меня выписали и я лег спать в свою кровать дома, только тогда и понял, что тело человека – это не тело робота, элементы которого можно выбрасывать или вставлять заново. И в будущем, прежде чем принимать какое-то решение, нужно сначала все хорошенько взвесить, так сказать, в прямом смысле: семь раз отмерь – один раз отрежь. И тем более, когда ты ставишь на одну ступень со своими целями или мечтами свое тело.

Мечты приходят и уходят,

А жизнь идет своим путем.

Первые мечты были, мягко говоря, противоречивы.

Первая, с самого детства, – стать лесником и связать свою жизнь с лесом и животными. И наблюдать. Как растут деревья, как живет деловитой жизнью муравейник, как рождаются новые зверята, а родители передают им свой опыт.

В любое время и погоду я убегал в рощу возле стадиона и наблюдал там за насекомыми, птицами и случайно увиденными животными. Часами просиживал у муравейника, пытаясь разгадать алгоритмы жизни его обитателей.

Чуть повзрослев, уходил в пойму Иртыша, изучая все ручейки, озерца, разливы. Небольшие лески и склоны оврага давали тень и прохладу в жаркую погоду. А местная фауна дополняла мое знакомство с окружающим миром.

Иногда я уходил в выходные дни еще в сумраке, чтобы встретить восход солнца уже на берегу реки.

А поздними вечерами, сидя у костра с отцом на рыбалке, жадно старался уловить каждый звук природы.

Рыбалка была, можно сказать, стала моим отдельным увлечением на всю жизнь.