– Ну-да, да.

– Ja, ja, toropunka. Ну, вот что: оставь-ка это у меня.

Проходит дня два. – Якобус, зайди-ка ко мне. (Заходит.) На вот, я тут чуть-чуть подправил твои версусы и написал второй – по твоим эскизам, заметь!

– Ну-у, папа! Теперь кто ни сядет это играть, скажет, что это ты сочинил!

– Nun also, es muß sein, возьми это, тебе надо определяться, представишь, куда потребуется, да не ленись, сочини ещё что-то в этом роде, и побольше, а я позвоню этому, как его… а-да, вот… toropunka, punka-punka…

– Зачем вы привели в пример этот сомнительный опус? Что нет других, более ярких примеров векманновского мелодизма: 5. Vers / O Lux beata Trinitas, 2. Vers. / Komm, Heiliger Geist, Herre Gott?..

– Знаете что, голубчик? Вы – читатель? – Да, а что? А я – автор. Теперь скажите: кого больше, читателей или авторов? – Читателей больше. – Вот и старайтесь, не спите, изучайте Векманна, восхищайтесь Векманном. Ибо если всё человечество, состоящее из читателей будет спать и не изучать Векманна, то всё человечество и будет спать, что и требовалось доказать.

Другие его особенности: кулинария, озорство, прочее

***

Мы только что прикоснулись слегка к одной из реалий творчества Векманна. Представляет ценность для нас и замечание о спящем человечестве, не изучающем Векманна, именно – со стороны этимологии самой его фамилии. Но это дело будущего… Теперь же ещё немного о некоторых имеющих значение для нашего повествования, хотя и внемузыкальных, сторонах его личности.

Как и наш, увы, покойный, друг, Оливер Кин, Векманн был изрядным кулинаром. В дни его крещения, именин и какие-то ещё – а он был, можно сказать, всеобщим любимцем, ибо умел ладить с людьми, состоявшими во вражде друг с другом, и частенько их мирил (тут сразу вспоминается заповедь блаженства о миротворцах, которые сынами Божьими нарекутся, и то место, тоже из Евангелия, где, благодаря Иисусу, помирились и сделались друзьями Понтий Пилат с Иродом) – итак, в памятные для него дни в трапезной неизменно готовили блюда по его рецептам

Scharff 5 fach. Это блюдо состояло из запечённой курицы, начинённой весьма острыми специями, особо выдержанным сыром и лапшой (последнюю для желающих подавали и отдельно). К этому всему, в качестве пятого ряда, полагался некий с душистой ноткой кисло-сладкий соус, смягчавший остроту пряностей.

Лимонный суп с бараниной, где лейтмотивом выступало соединение опять же сыра с лимоном и пряностями, а также с некоторыми подходящими сюда экзотическими овощами. (Напомним, Гамбург был и тогда мультикультурной северной столицей.) Мясо готовили отдельно, а затем составлялся целый гештальт.

Обед подавали именно в такой последовательности, при этом, не жалея шнапса. Для справки: Schnaps – не водка (Wodka), а менее крепкий напиток на каких-нибудь фруктах или травах. Произносились красноречивые тосты (риторике обучали). Рыбу Маттиас употреблял редко и, кажется, не очень её любил. Но когда ему приходилось бывать в знаменитой тогда гамбургской харчевне Schurfsterns u. Co., где готовили традиционный гамбургский суп из угря, с редкими травами и пряностями (подробности см. у В. Гауфа), то от этого удовольствия ему уже было не отвертеться.

Известно, что Векманн был склонен к озорным, несколько странным проделкам. Когда Томас Зелле (кантор и один из друзей) дирижировал какой-то его вещью, а Векманн был за органом, то он вдруг начал петь (с какой целью, неизвестно). Зелле рассвирепел и поклялся не ставить впредь ни одной ноты Векманна. Обезкураженный Маттиас идёт домой, открывает Библию, а там: “Не плачь: вот лев, от колена Иудина, корень Давидов, победил…” и т. д. (Откр. V:5 и дал.). Так возникла кантата “Weine nicht”, которую Векманн выдал за сочинение своего друга Кристофа Бернгарда. Зелле так полюбил этот концерт, что неоднократно ставил его с большим подъёмом. Бернгард же приобрёл в Гамбурге такую известность, что стал в итоге преемником Зелле.