Потом родилась новая присказка: «А кто сейчас не пьёт? Все пьют, даже Шиллер, ему горло залатали и он тоже пьёт».

Но вернёмся в зоопарк. Там я стал председателем кружка юных биологов. Мы вели дневники наблюдений, помогали служителям кормить зверей, убирать вольеры. Надо сказать, что Кёнигсбергский зоопарк считался одним из крупнейших в Европе. Там, по рассказам, был ресторан с экзотической кухней, функционировал, якобы, так называемый живой тир. За очень большие деньги можно было занять место на стрельбище, на которое внезапно выпускали зайцев, лис, других зверей – каких закажет любитель подобной «охоты». Разумеется, тигров, львов, слонов и прочих жирафов под выстрелы богатых бездельников не подставляли. Впрочем, по-моему, «живой тир» – это одна из легенд, коих во множестве ходило по бывшей Восточной Пруссии.

Самую большую заботу мы проявляли в отношении тигрёнка по кличке Чандр, прибывшего в Калининград, кажется, из Рижского зоопарка. Что там случилось с мамашей-тигрицей, не помню, то ли она скончалась при родах, то ли отказалась кормить потомство – такое бывает тоже. Но застряло в памяти, что тигрёнка там выпаивали коровьим молоком. В результате – рахит. Когда он к нам прибыл, то нормально ходить не мог, неподвижные, как бы сросшиеся задние лапы малыш таскал за собой. Наш ветеринар Мари Павловна ужасно ругалась: «Дикари! Разве можно тигра коровьим молоком поить?!» И вот мы поочередно принялись, по её рекомендации, заниматься с тигрёнком своеобразной физзарядкой. Бросали ему в клетку канат с толстым узлом, он привычно, как и всякая кошка, вцеплялся когтями в эту «добычу», а мы тащили канат к себе. Тигр упирался всеми лапами, в том числе, и рахитичными. Так мы помогали ему преодолевать последствия рахита ежедневно, в течение двух лет, что я бывал в зоопарке. И зверь наш стал буквально на глазах поправляться. Уже не таскал за собой лапы, омертвелые конечности понемногу оживали, он даже принялся, хотя сначала и слабо, опираться на них. Потом всё увереннее, попытка за попыткой, пробовал приподняться сразу на все четыре конечности. Когда я, спустя несколько лет, вернувшись в Калининград на время академического отпуска, полученного в институте, пришёл в родной зоопарк, первым делом отправился к тигру.

День был выходной, народу полно. Мой тигр, по обыкновению кошачьих зверей, в полдень отсыпался, не обращая внимания на публику. Я перешагнул через изгородку под удивлённоиспуганный шум толпы, и приник к мохнатому уху тигра, выставленному между прутьев клетки. Прошептал ласково:

– Чандрик, спой песенку, – это у нас такой ритуал выработался, в конце физкультурных занятий просить тигрёнка спеть. И он почти безотказно, словно в знак благодарности, мурлыкал.

Но, честно говоря, в этот миг был я настороже, готовый мгновенно отпрянуть от клетки на безопасное расстояние. Зверь есть зверь, от него всякое можно ожидать. Разумеется, риск был, вроде бы, минимальный: тигр лежал ко мне спиной, и явно разомлел во сне. Но дальше произошло такое…

Чандр неторопливо повернул ко мне свою прекрасную морду, прижмурился, как мне подумалось, от удовольствия, и очень громко замурлыкал, словно домашний сытый и довольный кот. Толпа восхищенно ахнула, и засыпала клетку печеньем, конфетами и пирожками. Повторять афишку, висящую на сетке вольеры, «Кормить зверей строго запрещается», было бессмысленно. Заметьте, если на обочине дороги появляется табличка «По газонам не ходить», тотчас же на этих газонах протаптывают тропинки. Скажу больше: в зоне Чернобыльской АЭС после взрыва вдоль шоссе стоял буквально частокол предупреждений: «Опасно!» со знаком атома, что означало, – с шоссе не съезжать, в лес не входить, на поле не выходить! Но съезжали, входили и выходили. Табличка ведь не милиционер, не сторож с берданкой, не постовой с «калашом».