Поднимаюсь на второй этаж, несколько поворотов, анфилада дверей – и я в солидном кабинете с гнутой мебелью, зелёными штофными обоями, гравюрами под стеклом на стенах. Из соседней комнаты с листком в руках выскакивает высокий, среднего возраста мужчина. По всему видно – иностранец. Видимо, тот самый голландец: черты лица неправильные, сам худощавый, подвижный. Увидев меня, улыбается и говорит со деланым смущением:
– Some problems with paper. Very dusty. The printer is not working14.
– You need to use another paper. The company «Xerox», for example, – советую я и трогаю лист бумаги. – Show me the packaging… Oh, I see, Svetogorsky paper mill. Always problems.15
– And what to do? My car doesn’t want to eat Russian diesel fuel, the printer does not want to eat Russian paper16, – говорит улыбаясь и не скрывая иронии.
– And what about the stomach? Can he consume Russian food?17? – с серьёзным видом спрашиваю я.
– O’key, no problems with food or drink18. – И вдруг чисто произносит: – Хорошая водка.
Я смеюсь, и в этот момент в кабинет входит явно наш товарищ. Вид у него несколько сердитый, он с упрёком обращается к голландцу:
– Тон, ты испортишь принтер окончательно, я ведь говорил вам, везите свою бумагу.
Затем, повернувшись ко мне и сделав доброжелательное лицо, протягивает руку:
– Моя фамилия Калинин, Владимир Иванович. Я директор издательства «Петрополь». А вас прислал Резник?
Вечная путаница – Резников и Резник. Один – композитор, другой – поэт. Чтобы уйти от лишних объяснений, говорю по сути:
– Я представляю Тобольский химкомбинат, у меня есть полномочия участвовать в переговорах по созданию совместного предприятия.
– Так уж и совместного? А почему бы не вложить деньги в отечественное издательство? – Калинин добродушен, но голос с холодком.
– Вы, я вижу, тоже не против иностранного участия? – парирую я.
– Это просто мой секретарь, он у меня зарплату получает, мелкие поручения выполняет, – поясняет Калинин, но голландец сразу всё расставляет на свои места: «Да, секретарь! Генеральный секретарь».
Мы с Владимиром Ивановичем смеёмся, оценивая шутку, но я понимаю, что секретарь очень не простой, да и шутит он явно не впервые.
– Его зовут Тон Гуссенс, у себя в Голландии он был посредственным оперным певцом, – сообщает мне Калинин.
– Опера, петь опера, – подтверждает Тон, на счастье, не понявший эпитет «посредственный».
Но мне неловко, не люблю, когда нарочито пользуются слабостями людей, а незнание языка в чужой стране – не самая сильная позиция. Но Тон, похоже, не унывает и продолжает уже по-английски:
– I’ve never been a singer, a real opera singer. I am a dilettante, but very talented19.
Его, похоже, забавляет игра слов, но Калинину разговоры на английском совсем не по душе:
– Тон, мы договаривались говорить по-русски, ты же хотел учить русский, не так ли?
– Учить русский, – как попугай повторяет Тон и улыбается мне, состроив смешную гримасу.
Всё, мы – друзья, понимаю я. А вот с Калининым будут проблемы, по всему видно.
Он приглашает меня в свой кабинет, достойный графа Орлова, фаворита Екатерины II, для которого и строился этот дворец. В крайнем случае – великого князя Константина Романова – поэта Серебряного века, одного из последних Романовых, живших в этих покоях. Возможно, это был его кабинет, где он писал свои стихи и, немного стесняясь то ли своего княжеского титула, то ли поэтического таланта, подписывал их только инициалами: К. Р.
– Сейчас подойдут остальные, и мы начнём. Тон, ты подготовил документы?
Чувствуется, что Калинину не хочется оставлять меня наедине с голландцем. Голоса и шаги за дверью, и вот уже кабинет то ли великого князя К. Р., то ли бывшего партийного босса, а ныне директора издательства Владимира Калинина заполняется посетителями. Нас знакомят, но всех сразу мне не запомнить, да на меня почти не обращают внимания. Чувствуется, что люди встречаются не в первый раз и сегодня пришли принимать решение.