Лица присутствующих светлеют, ведь если петь, то можно для начала и выпить. Сумка с провизией и спиртным передаётся с задних рядов, и уже через десять минут у каждого в руке стаканчик с бодрящим напитком и чуть подвявший бутерброд. Ночь за окнами обволакивает нас, и нет никаких причин, чтобы сетовать на судьбу. И тогда он достаёт откуда-то из-за плеча гитару в стёганом чехле, освобождает её и, привычным движением пристроив на коленях, начинает заботливо проверять струны, ползая по ним ловкими пальцами, прислушиваясь к звуку и наклоняя при этом голову. А мы – какое там петь! – мы не сводим с него глаз и затихаем в онемении…

Сейчас можно говорить, никому уже плохо от этого не будет. С нами ехал Александр Дольский, который был взят Витей Резниковым в Тобольск на «разогрев». Это такая фишка на концертах: прима выступает во втором отделении, а в первом – какая-нибудь нераскрученная команда или исполнитель. В общем, публика платит за два отделения, а получает одно с довеском. Конечно, этот довесок не должен быть совсем несъедобным. Чтобы публика не встала и не ушла. Но она и не должна впасть в экстаз, это категорически не допускается, иначе – какой разогрев? Прима должна выйти во втором отделении, встреченная чуть закусившими, но по-прежнему голодными зрителями.

Дольский на эту роль вполне годился. Он, как говорится, был широко известен в узких кругах. Публику не собирал, ему просто не давали это делать, потому как, если его публика соберётся, то неприятностей не избежать, пусть уж лучше по своим кухням сидят и за бутылочкой решают мировые проблемы. И хотя он в то время работал в Театре миниатюр у Аркадия Райкина, его активная концертная жизнь пока не началась. Она начнётся чуть позже, буквально через полгода.

Сидя с нами в автобусе на берегу сибирской реки, Саша чувствовал себя вполне в своей тарелке: Урал и Сибирь – его родная вотчина, а гитара всегда под рукой. Когда он начинает перебирать её струны, все мгновенно замолкают. Так вообще мало кто играет. Тем более из бардов, к которым Дольский был безоговорочно причислен. Обычно барды выдают текст под аккомпанемент гитары, реже фортепьяно. Дольский мог ничего не петь – игры было достаточно. Виртуозность, это само собой, но самое главное – тот артистизм, с которым Дольский извлекал из гитары музыкальные фразы. Он вкладывал в игру всего себя, даже на какое-то время становился рудиментарным отростком своей гитары. Было невозможно представить, что он, как другие музыканты, может вдруг посреди исполнения встать и сказать: «Ну, что, теперь можно и по рюмочке?» Кстати, он не пил спиртного, потягивая что-то домашнее из припасённой бутылки, а наши пластиковые стаканчики игнорировал с понимающей улыбкой.

Мы же ничего не игнорировали, так что через час готовы были поддержать Сашино пение, что и сделали, хотя слов почти не знали. Дольскому наша поддержка была не совсем в тему, и тогда он с лукавым лицом произнёс: «Спою-ка я вам мои лимерики. Вы люди взрослые, надеюсь, ничей слух я не оскорблю».

Потом чуть перестроил гитару, слегка прокашлялся, и мы услышали:

Песня была длинной, такой рассказ в картинках. Потом запел другую, про какую-то пьяную драку в ресторане. Под утро, когда часть народа всё же заснула, Саша спел что-то политическое, на манер частушек: