– А ты не знаешь, в чём дело? – это Генкин голос за спиной. Поворачиваюсь и разом понимаю, что он здорово пьян, обычно нейтральная улыбка и равнодушно-приветливый взгляд сейчас сменились издевательской ухмылкой. – Так-так, девочка оскорблена нашим невниманием. А мы сыты по горло твоим вниманием! Ты телеграммы шефу отправляешь или потом разом весь отчёт представишь?!

– Какому шефу, чего ты мелешь?! – В доли секунды как молнией прорезает мысль: это подстава, но кто, зачем? И вдруг я разом вспоминаю, где встречала раньше Генку Богданова. Лето, военный городок Каменка, мы с сёстрами пришли на танцы, на сцене клуба армейский ансамбль, а он – солист, играет на гитаре, те же соломенные волосы, голубые глаза, кто-то рядом говорит: «Парень из Мурманска, бульдозеристом работал». Потом какие-то обкуренные чучмеки влезли на сцену, стали отнимать гитару, но драки не произошло. Вот с такой же ухмылкой, как сейчас, тем же язвительным тоном он что-то им сказал, и они посыпались со сцены, как веником сметённые. Потом по памяти я написала акварелью всю группу, а Генку так с ухмылочкой и изобразила.

– У нас с тобой один шеф, только мы на него горбатим, а ты ему ж… лижешь. Наверняка сдашь, что мы его песни не поём, если уже не сдала. Да никому здесь на хрен его голубая муть не нужна!!! Летели бы мы к чёрту с его лирикой! – Генка разошёлся, вскочил, зашагал по комнате. Все притихли – неприятностей не избежать, так и читаю в каждом взгляде.

– И кто же тебе такое поведал, бульдозерист из Мурманска? – голос мой ещё дрожит, но сдаваться не собираюсь.

– Во, глядите, она и это знает! А ещё спрашиваешь, кто сказал. Да твой верный друг Дрызлов и сказал! Вы с ним, похоже, спелись, впору со своей программой выступать! – Генка хохочет, но поддерживают его только грузчики, которые гораздо пьянее его. Остальным эта разборка явно не по вкусу.

– Ты Каменку помнишь? Я на твой концерт из соседней деревни пришла, у тебя хотели гитару отнять, а ты не отдал. Помнишь? Я даже тебя нарисовала… Я вас всех сюда привезла, а вы, а вы…

Тут уж слёзы полились от обиды. Я выбегаю из комнаты и запираюсь в своём номере. Валюсь на огромную кровать и плачу, плачу… Сквозь сон слышу тихий стук в дверь. Потом опять.

– Кто там? – тихонько шепчу, подойдя к двери.

– Это Юра, открой, поговорить надо.

Юра проходит в номер, садится рядом на кровать:

– Меня ребята прислали. В общем, Генка Дрызлова прижал, тот раскололся, рассказал, как вы деньги на поездку добывали… А пулю про стукачку, понятно, он нарочно пустил, чтобы мы с тобой не общались и правда не вылезла. Ну, в общем, ребята перед тобой извиняются, просили тебя привести – мировую пить, через два часа – на концерт, у Богданова к тебе деловое предложение.

То ли напряжение предыдущих дней сказалось, то ли обида с новой силой вылезла, только рыдать я принялась пуще прежнего. Уж Юра и так и эдак меня увещевал, обнимал, по голове гладил, реву – и всё тут. Потом чувствую, что объятия стали подкрепляться поцелуями, и платье уже полезло вверх, трусики вниз, и слёзы языком слизываются. Да, умеет Юра успокаивать… В дверь уже стучали: «Эй, вы, заснули там, что ли, на концерт опоздаем!». Последними вошли в автобус, все с безразличным видом глядят в окна. Ах, мои дорогие, мои хорошие ребята!

С Дрызловым общаюсь как ни в чем не бывало, ещё не хватало за кордоном иметь врага. Он, правда, стал разговаривать со мной посуше, зато ребята всю дорогу с улыбками, а Генку нет-нет, да и назовут бульдозеристом. Юрка перебрался в мой номер, всё равно я одна, номер класса люкс, да и у нас с Юрой, похоже, хоть и временный, но люкс.