Спустя много лет Ельцин расскажет, что Горбачев знал о готовящихся документах, о возможном введении чрезвычайного положения. И не просто знал, а фактически разрешил готовить все эти документы и постановления. Иначе никогда бы не состоялся сам ГКЧП. Любому непредвзятому исследователю понятно, что такие фигуры, как Янаев или Язов, просто не годились в заговорщики по складу своего характера и своим убеждениям. Другое дело, что там были еще и Павлов, Крючков, Бакланов, Шенин, которые искренне считали, что Горбачев ведет страну в пропасть и подписание Союзного договора будет катастрофой для страны. Но и они никогда бы не пошли на антиконституционные действия, если бы не получили одобрение самого президента на подготовку введения чрезвычайного положения.

Однако к утру двадцать второго августа почти все были отстранены от своих должностей и арестованы. И никто не посмел высказаться в их защиту. Горбачев прибыл на Зубовскую площадь, в здание МИДа, и начал свою пресс-конференцию. Он подробно рассказывал, как появившиеся гости «бесцеремонно прибыли в Форос и потребовали срочной встречи». Их повсюду пропускала охрана, так как с прибывшими был начальник управления охраны КГБ СССР генерал Плеханов. Трое прибывших вошли к Михаилу Сергеевичу и начали говорить о создании Комитета. Это были Варенников, Шенин и Болдин.

Горбачев достаточно честно сообщил, что он отказался визировать документы созданного Комитета. Ему не понравился сам тон прибывших и их ультимативный вызов – либо подписать документы, либо уйти в отставку. Особенно неприятно было то, что среди них оказался Валерий Болдин, которого он считал своим самым близким человеком. Горбачев отказался подписывать документы, гости уехали, и ему отключили телефоны.

Он подробно и, как всегда, многословно рассказывал, в каких тяжелых условиях находился сам и его семья в Форосе, как они отказывались от новых продуктов, как рисковали оставшиеся с ними охранники, как его лишили всех средств связи и он слушал «Свободу», «Голос Америки» и Би-би-си на русском языке. Ему так не хотелось отвечать на неудобные вопросы, но они прозвучали. Один из журналистов спросил: «Как могло получиться, что все высшие руководители страны так дружно выступили против президента?» Горбачев не смутился: «Я им доверял, особенно Крючкову и Язову, – сообщил он, – но они меня подвели». – «В таком случае почему заговорщики полетели к вам? – удивлялся уже другой журналист. – Ведь фактически они выступали именно против вас?» Горбачев пояснил, что «благодаря непримиримой позиции России и руководства других республик, когда заговорщики поняли, что ни народ, ни армия не пойдут за ними, они начали в панике искать выход и бросились ко мне. Но я их не принял», – быстро добавил он.

В этом ответе почти все было не совсем точно. Руководство России действительно не признало и не могло признать создание ГКЧП, который в первую очередь создавался именно против политики российских властей. Ни одна союзная республика не посмела выступить так же открыто и явно против ГКЧП, как это сделала Россия и ее президент. Даже прибалтийские республики не захотели создавать ненужной напряженности и давать повод для нового кровопролития. Промолчал даже такой непримиримый оппонент Кремля, как Президент Грузии Гамсахурдиа, который тоже не хотел устраивать ненужные проблемы в своей республике. Оппозиция позже обвинит его в непоследовательности, когда он откажется зачитывать в грузинском парламенте текст с осуждением ГКЧП. В этот момент Гамсахурдиа проявил больше политической мудрости, чем все его оппоненты. Дело было не в степени демократичности того или иного политика. Все понимали, что именно может произойти в случае победы ГКЧП, и Гамсахурдиа, как и армянский, молдавский, прибалтийские лидеры, просто не хотел подставлять свой народ и свою республику под танковые армады, которые могли немедленно войти в их столицу.