Девушка тряхнула головой, отгоняя наваждение. Картинка расплылась, превратившись в лицо молодого японца с резкими чертами и весёлой улыбкой. Под ним были выбиты два самурайских меча, обычное и посмертное имена, даты жизни. «Хаябуси Масаюки, – с хмурой усмешкой прочла Ольга, подходя ближе. – Кто бы сомневался».

Найдя свободное место в одной из ваз, она поставила туда свои хризантемы. Соединила пальцы в ритуальном жесте, отдавая дань уважения ушедшему.

– А, вы нашли его? – раздалось за спиной. – Вижу, Кацумото-сан здесь уже побывал.

– По какому признаку вы это определили?

Норимори шевельнул бровью.

– Во всей округе лишь у него в саду слива зацветает в конце января. И каждый год он приносит ветку Масаюки. Не знаю уж, из каких соображений.

– Вижу, сюда вообще часто наведываются.

– Да. И не только мы. Разные люди. А у многих местных традиция: посещая своих, заглянуть и к нему. Сейчас тут сравнительно мало цветов. На О-Бон завалили весь памятник.

Он умолк и тоже сложил ладони. На сей раз он молился недолго. Опуская руки, снова взглянул на Ольгу… и внезапно вздрогнул всем телом.

– Серинова-сан… может, поедем пить кофе? – спокойно поинтересовался он.

– Поехали, – согласилась та. – Но вы не хотите для разнообразия прямо сказать, в чём дело?

– Прямо? Этот туман почему-то действует мне на нервы. На могиле Хидэки мне послышался… его голос. А миг назад я мог бы поклясться, что передо мной стоите не вы, а… Масаюки.

– Он мёртв, Норимори-сан, а я пока нет, – мрачно заметила Ольга. – Впрочем, мы явно связаны. Масаюки-сан, вы не желаете объясниться? – обратилась она к портрету. И с минуту прислушивалась к кладбищенскому молчанию, точно всерьёз рассчитывала на ответ. Потом продолжила: – Что до голоса, я его тоже слышала.

При всём своём самообладании Норимори побледнел.

– Я никогда не увлекался метафизикой…

– Значит, вам проще жить, – девушка пожала плечами. – А у меня вся жизнь – одна сплошная метафизика.

– Вас это… не удивляет?

Ольга устало посмотрела на него.

– Человек ко всему привыкает. Даже к безумию.

– Я, признаться, решил, что у меня галлюцинации.

«Просто я – плохая компания для визита к покойным в туманный день, – подумала россиянка. – Когда вы придёте сюда один, не произойдёт ничего особенного».

– Ну как, едем? – осведомилась она вслух.

Норимори с усилием улыбнулся.

– Клянусь, я угощу вас лучшим кофе, какой только можно найти в нашем городе.

– Орьга-сан! – Сатоко радостно рассмеялась. – Наконец-то ты пришла! Заходи скорее!

Весело подмигнув, девушка переобулась в тапочки и прошла в дом.

– Давно не виделись. Ну, рассказывай, как у тебя дела?

– Скучно, – пожаловалась Сатоко. – С тех пор, как Ната-сан уехала, мне не с кем ни поболтать, ни толком поработать.

– А Тоору-сан?

– Если б он меньше боялся меня покалечить, все было бы прекрасно. Но с его точки зрения, женщина – это хрупкая бабочка, которую надо оберегать и лелеять. Я могу хоть всю тренировку вытирать его носом татами, но он всё равно будет нежничать.

– Раньше ты подобных претензий не выдвигала.

– Раньше я не общалась с маньяками вроде тебя. И учитель не требовал от меня боевой эффективности. Помню, недавно Итиро заикнулся, что айкидо – это искусство мира, спарринги в нем запрещены Основателем и вообще – тем ли мы тут занимаемся?

– Представляю себе его участь…

– Хаябуси-сэнсей ласково так спросил: «Почему вы тогда до сих пор не ушли отсюда?» А потом добавил: «Если от вашей победы Вселенная не стала чуточку лучше, это не победа, а поражение. Но о мире может говорить сильный. Слабый только просит о милости. Слабый никогда не изменит Небо и Землю. Айкидо – боевое искусство. Пока вы не готовы к реальной схватке, вы не владеете айкидо».