– То, что желаешь взять, нужно держать не как во сне, а как что-то настоящее.

– Не понимаю.

– Я не могу притвориться, что держу это. Надо держать на самом деле.

– Всё равно не понимаю.

Ронан тоже, но он не знал, как объяснить по-другому. Несколько секунд он молчал и думал. Стояла тишина, не считая Бензопилы, которая вновь принялась потрошить труп конверта.

– Наверно, это как рукопожатие, – наконец сказал Ронан. – Ты знаешь, что сейчас человек протянет тебе руку, и он ее протягивает; и хотя раньше ты никогда с ним не встречался, но за секунду до прикосновения угадываешь, потная она или нет. Вот как-то так.

– Иными словами, ты не можешь объяснить.

– Я только что объяснил!

– Нет, ты использовал существительные и глаголы в интересном, но нелогичном сочетании.

– Я объяснил, – настаивал Ронан так яростно, что Бензопила захлопала крыльями, не сомневаясь, что ей грозит беда. – Это кошмар, чувак… тебе снится, что тебя укусили, а когда просыпаешься, у тебя болит рука. Вот так.

– О, – произнес Ганси. – Правда болит?

Иногда, когда он выносил нечто из сна, им двигал настолько неразумный порыв, что реальный мир несколько часов после пробуждения казался бледным и высушенным. Иногда он долго не мог владеть руками. Иногда Ганси находил Ронана и думал, что тот пьян. Иногда он действительно был пьян.

– Это значит «да»? И вообще, что это такое? – Ганси взял деревянный ящик.

Когда он повернул колесико, одна из кнопок на другой стороне вдавилась.

– Головоломка.

– И что это значит?

– Блин, а я знаю? Так она называлась во сне.

Ганси посмотрел на Ронана поверх очков.

– Не надо говорить со мной таким тоном. Иными словами, ты сам не понимаешь, что принес?

– Мне кажется, она нужна для перевода. Она это делала во сне.

Вблизи резьба превратилась в буквы и слова. Кнопки были такими маленькими, а буквы такими аккуратными, что Ганси не мог догадаться, как эту штуку сделали. И как разнообразные колесики встроили в ящик без всяких видимых швов на радужной деревянной поверхности.

– Здесь латынь, – заметил он и перевернул коробку. – Здесь греческий. А тут… санскрит, кажется. А это коптский?

Ронан спросил:

– Блин, кто вообще знает, как выглядит коптский?

– Очевидно, ты. Я практически уверен, что это он. А эта сторона, с колесиками – мы. Во всяком случае, наш алфавит, и он складывается в английские слова. А здесь? Остальное – мертвые языки, но конкретно этот я не узнаю…

– Слушай, – сказал Ронан, поднимаясь на ноги. – Ты всё слишком усложняешь.

Он подошел к Ганси, взял ящик, повернул несколько колесиков на «английской» стороне, и сразу же кнопки на других сторонах задвигались. В этом было что-то нелогичное.

– У меня голова болит, – пожаловался Ганси.

Ронан показал ему английскую сторону. Буквы сложились в слово «дерево». Он перевернул коробку на латинскую сторону. Bratus. Потом на греческую. δένδρον.

– Значит, эта штука переводит английский на другие языки. Вот перевод слова «дерево». И всё-таки я не понимаю, что ЭТО такое. «T’ire»? Не похоже на…

Ганси замолчал. Его познания по части вымерших языковых курьезов истощились.

– Боже, как я устал.

– Ну так спи.

Ганси мрачно взглянул на друга, словно спрашивая, каким образом у Ронана, именно у Ронана хватило глупости предположить, будто сон – это нечто легко достижимое.

Ронан произнес:

– Поехали в Амбары.

Ганси бросил на него еще один взгляд. И этот взгляд спрашивал, каким образом у Ронана, именно у Ронана, хватило глупости предположить, что Ганси согласится на нечто настолько нелегальное с недосыпу.

Ронан предложил:

– Давай выпьем апельсинового соку.

Ганси задумался. И посмотрел на стол, где стоял горшочек с мятой, а рядом лежали ключи. Часы, пугающе уродливый старинный агрегат, который Ганси нашел на свалке, показывали 3.32.