«Credo quia absurdum (Верую, ибо абсурдно)», – говорили древние логики, когда у них не хватало других аргументов. Мастер Виль был убежден, что три француза – убийцы, только потому, что это убеждение было глупо.

Правда, он признавал, что это все-таки не обычные преступники; однако полиция, эта высшая и безупречная организация, знает немало фактов еще более необыкновенных и загадочных, и мастер Виль убеждал самого себя, что если французы действовали и не с корыстной целью – было очевидно, что они люди не корыстолюбивые, – то у них было какое-то другое побуждение. Мастер Виль уже бесился от того, что, беспрерывно ломая голову над этой загадкой, ничего разгадать не мог. Поэтому он невзлюбил наших бесстрашных путешественников. Его голова, набитая полицейскими правилами и предвзятыми мнениями, не могла постичь всего благородства трех отважных сердец. Полицейский, привыкший всегда вращаться на самом дне общества, видеть только его язвы, всегда кого-нибудь подозревать, не может и не хочет верить в чью бы то ни было честность. Для мыслителя, моралиста, философа преступник – существо ненормальное, чудовище. Полицейский, напротив, склонен видеть чудовище, урода или сумасшедшего во всяком, кто по своим личным качествам стоит выше толпы. Полицейский разбирается в пороках, но добродетели скрыты от него за семью печатями.

А тут еще и преподобный со своими подлыми и лицемерными штучками. Он целиком подчинил себе полицейского. И единственное оправдание, которое можно было бы найти для мастера Виля, если только глупость может быть оправдана, заключается в том, что он был человек добросовестный.

Итак, он участвовал в кавалькаде, и злился на самого себя, и проклинал преступников, которых не мог разоблачить.

Щемящая тревога снедала Альбера де Вильрожа и Жозефа, а Зуга и бушмен были полны странной уверенности. Альбер спросил бушмена, почему он так верит в успех дела. И бушмен ответил:

– Великий белый вождь не пропадет – у него такая же борода, как у вас.

«Презабавная мысль, – говорил по этому поводу Томас Бейнс, блестящий исследователь Южной Африки, – воображать, что заросшее волосами лицо помогает европейцу не заблудиться в густых зарослях!»

Лошади шли рысью, и черные разведчики, искавшие след Александра, отказались от поисков, только когда спустилась ночь. А наутро, с первыми лучами солнца, поиски были возобновлены и неутомимо продолжались весь день – люди и животные немного отдохнули лишь в самый жаркий полдень.

Кавалькада находилась на берегу того самого озера, где Александра чуть было не съели крокодилы. Еще сохранились следы, оставленные его лошадью в тот момент, когда она испугалась и бросилась в воду.

Альбер не мог понять ни почему его друг пустил коня в воду, ни в какую сторону он направился. Поскольку он не знал обстоятельств, при которых скакал его друг, он недоумевал, зачем Александр избрал это направление: оно могло привести его к алмазному кладу, но было прямо противоположно краалю, где находились его друзья.

Очень уж, должно быть, страшные враги преследовали его, если он решился на такую опасную попытку!

Второй раз прервала ночь эту охоту за человеком. С восходом солнца Зуга и бушмен обошли все озеро и обнаружили следы на другом берегу, а также ямку, из которой Александр вырвал питательный корень. Далее совсем свежие следы вели к тому месту, где лежала убитая копьем лошадь. Многочисленные следы босых ног окружали обглоданный хищниками скелет животного. Очевидно, здесь побывало много туземцев; однако – странное дело! – в этом месте кончался легко различимый след сапог Александра. Сколько ни искали, найти этот след дальше так и не удалось. А следы босых ног уходили в северном направлении и терялись на берегу узкой и глубокой речки, которая также текла на север.