– Ну вот, наконец-то! Узнаю́ своего старого галла! Не думай, однако, что я собираюсь задержать тебя надолго. Нам достаточно трех месяцев, а там одно из двух: либо мы себе составим состояние, либо придется все начинать с самого начала. Просто потеряем три месяца и покончим с иллюзиями. Большой ценности они не представляют, поэтому мы спишем в счет убытков только потерянные девяносто дней и вместе возьмемся за разработку еще какого-нибудь участка.

– Идет! Я завтра же продаю свою концессию, орудия, палатку, алмазы – и едем!

– Почему завтра? Почему не сию минуту?

– Надо найти покупателя.

– Покупатель есть. Только что, проходя мимо, я заметил козлиный профиль какого-то торговца. Он продавал добытчикам консервы и кап-бренди. Там, где есть торговцы, всегда можно сделать дело. Обманут, конечно, но зато в два счета избавимся от лишнего.

– Это, вероятно, хозяин огромного фургона, в который запряжено двадцать быков. Он только вчера прибыл. Теперь присосется к прииску, как пиявка, и не пройдет и года, как все участки перейдут в его собственность.

– Какое нам дело? Распродай все поскорей, и едем!

Дали знать торговцу, и он явился немедленно, с горящими глазами человека, почуявшего выгодную сделку. Алмазы он тщательно осмотрел, ощупал, взвесил и в конце концов купил их чуть ниже реальной стоимости. Поскольку камни имеют свою цену, свой курс, как у золота, торговцу пришлось умерить аппетиты. А вот палатку, оборудование, инвентарь для разработки и концессию гнусный хищник великодушно купил за треть цены. Кроме денег, он дал Александру крепкую, молодую, но страшно норовистую лошадь. Впрочем, француз был прекрасным наездником.

Купец отсчитал двадцать тысяч франков золотом и удалился, клянясь Богом Авраама, что заключил невыгодную сделку, ведущую его к разорению, но ему пришлось все-таки пойти на такое расточительство, единственно чтобы оказать услугу таким благородным сеньорам.

Ночь спустилась быстро, и три европейца, сопровождаемые двумя туземцами, все пятеро верхом, без шума покинули прииск и взяли путь на север, то есть в страну западных бечуанов, которая начиналась в нескольких километрах от Нельсонс-Фонтейна.

Утро едва успело бросить на прииск свои первые лучи, когда всех взволновал странный слух, передававшийся из уст в уста. Говорили, что ночью произошло убийство. Все побросали работу и направились в лагерь, к палаткам.

Люди всех цветов кожи собрались шумной толпой вокруг огромного фургона, принадлежавшего торговцу, и испускали оглушительные крики. Двое полицейских пробились сквозь людскую стену и проникли в фургон. Труп старика плавал в луже крови и загораживал вход. Глаза были широко раскрыты, рот перекошен. Длинный нож был воткнут в грудь, наружу торчала одна рукоятка. Кровь капля за каплей стекала под фургон и смешивалась с кровью сторожевого пса, которого тоже зарезали.

В фургоне стоял невообразимый беспорядок: все было перерыто, и рыли, видимо, весьма поспешно – везде остались кровавые отпечатки пальцев. Сундук был взломан и опрокинут, и на полу сверкали алмазы, должно быть не замеченные грабителями.

В глубине фургона, за тяжелой портьерой, кто-то стонал. Полицейские нашли там двух связанных женщин: белую девушку и старую негритянку. У обеих были завязаны рты, обе задыхались. Полицейские освободили их.

Белая девушка, отличавшаяся несравненной красотой, явно принадлежала к иудейской расе. Ее расширившиеся от ужаса глаза увидели труп, который еще продолжал лежать на месте.

– Отец! Отец! – душераздирающим голосом закричала она.

Девушка встала, сделала, шатаясь, несколько шагов, взмахнула руками и рухнула на труп старика.