Я стал бы резать руку только в память о ком-то, кого знал лично. А эти останки принадлежали незнакомцу. Странно, подумал я: почему Индиго так хорошо осведомлен о кийстромских обрядах, а Первая – нет?

Мы двинулись дальше. На полу виднелись еще кости, и мне кое-как удавалось на них не наступать. Я глядел под ноги, гадая, сколько здесь останков, сколько мужчин и женщин погибло в этом зале тысячу лет назад

Первая снова остановилась: мы вышли к перекрестку. Она посветила фонариком в один коридор, потом в другой. Потом над развилкой, и луч выхватил из темноты вырезанные в стене полустертые надписи на аменге.

– Читайте, мистер Рен.

Я поднял глаза: буквы еле различались.

– Я должен найти что-то конкретное?

– Просто прочитайте.

– Ну, мы сразу отправимся на поиски информации или осмотрим достопримечательности?

– Мистер Рен. – В голосе Первой зазвучало нетерпение, если это слово вообще применимо к бессмертному существу. – Сверхновая взорвется со дня на день и уничтожит корабль со всем содержимым, включая нас. Мы не смотрим достопримечательности, мы ищем лабораторию Мары Чжу. А если вы не прекратите тратить мое время, я могу передумать насчет вашей так называемой полезности.

Лабораторию Мары Чжу? Значит, вот где хранится Философский Камень?

– Хорошо, – послушно сказал я, задрал голову и сощурился. Интересно, вон та буква – это «а» или «с»? Нет, «а», точно «а». Капитанское – что? Капитанский…

– Капитанские апартаменты, – вслух сказал я. – Каюта капитана, туда.

– А в другой стороне что? – спросила Первая, продолжая светить.

– Вы знаете, было бы гораздо легче читать, если бы я сам держал фонарик, – проворчал я. – Когда его держит кто-то другой, то непроизвольно шевелит рукой, и луч движется, понимаете? Так всегда бывает, потому что нельзя совсем застыть, как камень. И от этого очень устают глаза.

Луч ее фонарика был абсолютно, противоестественно неподвижен, а фиолетовый взгляд ничего не выражал. Потом она подняла руку к шейному кольцу и мигнула темно-синим.

Сзади зашевелились, и Индиго вложил мне в ладонь что-то твердое и холодное: мой же собственный фонарик. Я включил его, наклонив голову вбок, чтобы скрыть свое удивление. Интересно, получится ли убедить Посланников отдать Бенни с Квинт и их фонарики тоже?

– Читайте, мистер Рен, – велела Первая тем древним, холодным тоном, от которого кровь стыла в жилах. Я послушно направил фонарик на стену.

– Путь над водой, – прочитал я. – Имеется в виду мостик, командный центр. Это дорога к нему.

– Очень хорошо, мистер Рен, – кивнула Первая и свернула в сторону капитанских апартаментов.

На миг мне почудилось какое-то движение в противоположном коридоре, ведущем к мосту. Словно мелькнула быстрая тень. Я поспешно навел туда фонарик, но луч осветил только стены и черный провал коридора.

Мы двинулись за Первой и довольно долго шли вдоль корабельного «обода». Я не следил за расстоянием – все внимание поглощали тени вокруг и зияющие проемы дверей в пустые залы.

А потом коридоры кончились.

Первая подозвала меня, я подошел, встал рядом. Похоже было, что коридор с одного конца специально перекрыли листами металла, на которых виднелись криво запаянные швы, как от древнего сварочного аппарата. Поперек этого импровизированного заграждения было нацарапано какое-то слово.

С одного края лист железа прорвали, открыв доступ внутрь и наружу. Значит, барьер больше не сдерживал то, от чего его ставили.

– Что здесь написано? – спросила Первая, наведя фонарик на буквы.

Тут даже думать не пришлось.

– Опасность.

Квинт, нахваливая свое деловое предложение, утверждала, что корабль здесь «укрыли». Теперь, читая надпись на листе железа, я в этом очень сомневался. Сотни лет назад кто-то нацарапал здесь это слово. Не вывел краской, не написал, а именно нацарапал, хотя это труднее и дольше. Значит, очень хотел, чтобы его предупреждение со временем не исчезло.