Коны не оказалось в доме, когда я вернулся туда после высадки Посланников. Родителей и сестру нашел, а кону – нет. Не знаю, сбежала она или Бриджит ее выпустила. Если бы ее убили Посланники, то бросили там же, как мою сестру.

Но сейчас на ум пришла не кона, а та сова. Когда я стоял там, под деревом, рядом с раненым зверьком, в какой-то миг сова чуть повернула голову и перевела взгляд с него на меня. Птицы на людей совсем не похожи, но смысл этого движения был до жути понятен: она прикидывала длину своих когтей и толщину моей шеи.

Посланница-Ультрафиолет подошла ближе. Я еще крепче сцепил пальцы за спиной, но отчего-то был уверен: она знает, что меня колотит от страха.

Нас теперь разделяло меньше фута, так что наши лица освещали не расставленные Посланниками фонарики, а ее зловещие фиолетово-черные огни.

– Как вас зовут, юноша?

– Шон Рен, – ответил я.

– Кийстромец, – констатировала она с той же уверенностью, с какой я назвал свое имя.

Я его всегда произносил с родным выговором. Можно было, конечно, от него избавиться, с моими способностями к фонетике я мог научиться говорить на сестринском как на родном. Итаку уничтожили восемь лет назад, и я навсегда покинул родную планету. Я знал, как произносить свое имя с республиканским выговором – но тогда оно перестало бы быть моим.

Ультрафиолет глядела на меня так, будто все это знала.

– И вы действительно свободно говорите на аменге?

– Разумеется, – кивнул я, и тут до меня кое-что дошло.

Во-первых, эти Посланники сами не говорят и не читают на аменге. Что странно, ибо все знают: Посланники не умирают от старости. Их можно убить, значит, взамен убитых должны рождаться новые, но упоминания об их расе появились в человеческих хрониках примерно в то время, когда потерпел бедствие этот корабль. То есть старшие из Посланников могли свободно говорить на аменге. Я решил, что Ультрафиолет как раз из таких, но если бы она знала аменг, то не стала бы тратить время на проверку моих способностей. Из их слов было ясно, что они перехватили тот же самый сигнал, что и сенатор. Значит, знали, что здесь, на «Безымянном», понадобится аменг. Но почему они, бессмертные, не отправили сюда кого-то достаточно старого, чтобы говорить с древним кораблем на его языке?

И во-вторых, им здесь что-то очень нужно – и почти наверняка это данные по Философскому Камню. Задумай они довершить то, что начали тысячу лет назад, и просто уничтожить их, то взорвали бы корабль прямо здесь, на орбите. А не высаживались бы на него и не проявляли интерес к переводчику.

– Это полезный навык, – добавил я, – но бесплатно я не работаю.

Посланница склонила набок свою древнюю голову, над которой не властно время.

– И какова цена этого вашего навыка, мистер Рен?

Я вспомнил переговоры с Квинт и решил повысить ставку.

– Три жизни.

Индиго, стоявший за плечом Ультрафиолет, пристально взглянул на меня.

– Да он и вашей-то жизни едва стоит, что уж говорить о двух других, – сказала Посланница.

– Три жизни, – повторил я.

– Я видела ваши руки. И знаю, что кийстромцы метят пальцы ранами в знак траура.

Все так же держа руки за спиной, я скользнул пальцами по шрамам на тыльной стороне другой ладони. Они покрывали ее от запястья до кончиков пальцев.

– Должно быть, при освоении Кийстрома погибло много ваших друзей, – продолжала Ультрафиолет, – и я понимаю: вы не хотите потерять оставшихся. Но сами вы пережили войну, сохранив руки, ноги и все прочее, верно? Так стоит ли эта услуга трех жизней и ваших целых костей в придачу?

Горло вдруг перехватило, и отнюдь не только из-за сухого воздуха.