– О, ты потом долго будешь объяснять мужу, что к чему!

От одной мысли об этом у нее едва не разболелась голова.

– Ты знаешь, где я. У отца. Звони. Или я сам позвоню.

Прошло семь лет, и вот он стоит перед ней, едва ли не угрожает, и как же он при этом красив!

– А если я не позвоню?

– Я разыщу тебя.

– Я так не хочу, – ответила она серьезно и не улыбнулась, когда он заговорил:

– Я ни за что не поверю, что ты этого не хочешь. Прошло много времени, и мы не можем просто так... Мариэлла, я не могу позволить тебе просто так уйти. И не позволю. Извини.

В его лице угадывалось безрассудное отчаяние, странная, почти безнадежная решимость.

– Я знаю.

Она взяла его под руку, и они вышли из собора, и в эту же самую секунду шофер Малкольма прошел в боковую дверь. Этот час он провел в соборе, наблюдая за ними. Сегодня у него нашлось развлечение. Впрочем, открытие его не очень удивило. У Малкольма тоже была своя жизнь, а она – красивая молодая женщина. Красивая, и боится чего-то, это ему известно. Всех боится, в первую очередь собственного мужа. Интересно, кому из них стоит рассказать о своих наблюдениях – самой миссис Паттерсон? Или сначала ее супругу?

Чарльз и Мариэлла медленно спускались по ступенькам, она держала его под руку, а он прижимал ее к себе.

– Если не хочешь встречаться, не буду тебя принуждать, но только я хотел бы увидеть тебя еще раз перед отъездом.

– Зачем тебе?

Она посмотрела ему прямо в глаза, а он ответил так, как он только и мог ответить:

– Затем, что я все еще люблю тебя.

Она отвернулась. В глазах ее стояли слезы. Она не хотела его любить, не хотела, чтобы он ее любил, зачем ей эти воспоминания, терзания, эта боль. Она опять подняла глаза.

– Я не смогу тебе звонить.

– Все ты сможешь, стоит только захотеть. И вообще, делай что хочешь, все равно я... Тебе, наверное, трудно...

Он оглянулся на собор, потому что опять вспомнил, какой сегодня день и почему они здесь, потом опять посмотрел на нее. В глазах у него слезы, у нее тоже. Она с усилием кивнула.

– Да, все так же трудно. Ничто никуда не делось.

Да и не денется, она это сейчас поняла. С этим придется жить дальше, с этой непрекращающейся болью. И опять она посмотрела на него.

– Ты меня прости... – Эти слова она хотела ему сказать давным-давно, сказала только теперь, но какая разница?

Он покачал головой, еще раз запахнул поплотнее шубу и наконец отпустил. Взглянул в последний раз на нее и пошел не прощаясь своей дорогой, вверх по Пятой авеню. Не мог он с ней проститься. Она долго-долго смотрела на него, а шофер уже открыл дверцу машины. Прошло несколько минут, Мариэлла уже сидела и думала про Чарльза... о давно ушедшей жизни, которой не будет больше... об Андре. Машина ехала по направлению к дому.

Патрик, шофер Малкольма Паттерсона, поехал от собора по Пятой авеню, но Мариэлла не увидела Чарльза по дороге. Они без приключений доехали до 64-й улицы, до дома, в котором Мариэлла прожила с Малкольмом шесть лет. Дом располагался между Мэдисон-авеню и Пятой авеню. Это был очень красивый дом. Но для Мариэллы он так и не стал родным. Хозяином в нем был только Малкольм. С самого начала силы стали изменять ей в этом доме. Дом был прекрасно оборудован, обслуживал его немолодой штат прислуги. Этот дом принадлежал еще отцу Малкольма. Малкольм относился к дому почти как к памятнику покойным родителям. Повсюду попадались бесценные для него реликвии. Сам Малкольм мало что изменил в доме, разве что привозил сувениры, он всегда много путешествовал. Иногда Мариэлла чувствовала себя музейным экспонатом, который можно обозревать, но трогать его руками не полагается. Это как кукла, которую ставят в шкаф, все ею восторгаются, но играть с ней не дают никому. Слуги почти всегда обращались с ней почтительно, но неизменно давали понять, что работают они не у нее, а у ее мужа. Многие из них служили в доме давно, и Мариэлла чувствовала, что почти не знает их, хотя прожила с ними шесть лет под одной крышей. Малкольм всегда требовал, чтобы она соблюдала дистанцию со слугами. Она так и делала. Во взаимоотношениях слуг с миссис Паттерсон не было тепла. С самого начала Малкольм не позволял ей менять уклад дома. Дом по-прежнему безраздельно принадлежал ему, все в доме делалось согласно его желаниям, и, если бы ее распоряжения разошлись бы с требованиями Малкольма, ее мнение попросту проигнорировали бы. Всех слуг Малкольм нанимал сам, по большей части в Англии, Ирландии и Германии. Ему почему-то чрезвычайно нравилось все немецкое. В молодости он учился в Гейдельбергском университете и знал немецкий язык превосходно.