Я дома, и меня это радует. Живу я с сыном, который полностью взял на себя обязанности мужчины в доме. И уже давно. Он заботится обо мне. Он для меня сын и отец, друг, советчик и брат. Как же я счастлива осознавать, что он такой, какой он есть, что он не в меня. И я ругаю и ненавижу себя за то, что была плохой матерью для него. Я писала выше, что не вернулась бы в прошлое, чтобы начать по-новой жизнь, но стоило бы, конечно, ради того, чтобы постараться стать лучшей матерью, лучшей сестрой для братьев и сестры, лучшей дочерью для мамы.

Чувствую себя беспомощной. Через усилия делаю какие-то домашние дела. Если я уезжаю из дома с ночёвкой в гости, то немного погодя, начинаю ощущать тревогу и страх, что не могу даже сесть за стол со всеми. Я просто не понимаю, что со мной происходит. Это ново для меня, и продолжается уже четыре с половиной месяца. Бывало, что становилось лучше, но снова возвращается это состояние.

Возвратившись домой, я стала общаться и с психологом, параллельно посещая разных врачей. Психолог дал совет восполнить внутреннюю пустоту, полюбить себя. И всё время предлагал вернуться в детство, чтобы разобраться в теперешней «Я». Но в детстве было столько разных моментов, что выкапывать каждый из них по фрагменту, как археологи косточки динозавров, я не хочу. Что было, то прошло. Я нарисовала акриловыми красками большую картину-коллаж с доставляющими боль эпизодами из детства, которые сильно запомнились, скорректировав плохое на хорошее, зашила разорванное сердце белыми нитками и убрала подальше из глаз мою печаль. Я изобразила себя маленькую на руках у себя взрослой, которая успокоит и обогреет, любит и бережёт меня маленькую; ЗИЛ с пассажирами на борту, ехавшими на сабантуй и смеющимися надо мной, которая бежит за ними и падает на пыльную каменистую дорогу, я изобразила высоко в облаках. Тех людей я заменила сердечками, сделав их добрее, с борта спустила на землю верёвочную лестницу, и я карабкаюсь по лестнице к ним, как бы мне ни было тяжело; огромные вёдра, с которыми я упала, неся воду из колодца, и была высмеяна, теперь висят на рожках полумесяца и полны самых красивых звёзд; пощёчина, доставшаяся мне от взрослого, отпечатана на щеке у солнца, солнце очень грустное, но оно очень жаркое и может стерпеть это жжение; и ласточка, гнездо которой я сломала из-за любопытства, сидит на моём плече и не клюет мне голову, как меня пугали. И так далее, и так далее…

И это детство длилось медленно и долго. Как хромая черепаха. Мне не хватало внимания мамы, которая всегда была на работе, мне не хватало отца, и я завидовала чёрной завистью девочкам, которые бежали на встречу своим папам или сидели у них на коленях. Я всё время думала, когда же оно закончится, это детство? Казалось, что, войдя во взрослую жизнь, я стану счастливее. Но взрослая жизнь часто была подшофе или в пьяном угаре. С восемнадцати лет. Не постоянно, но часто. Я знала, когда надо быть трезвой, а когда можно расслабиться, количество трезвой жизни было больше, естественно, но выпивала я с удовольствием. И это сомнительное удовольствие растянулось на годы. К моему глубокому сожалению.

Пить алкоголь мы начали с одноклассниками на наши шестнадцатилетия. То есть большинству из нас было по пятнадцать. Я была удивлена, будучи на таком дне в гостях у подруги, когда впервые на стол поставили бутылку водки, хотя её родители были в соседней комнате. Мы не напивались до безумия, не хулиганили, а пели песни хором, идя по улицам. Чувствовали эйфорию. Тогда многие из нас поцеловались впервые. И я в том числе. Ох уж этот первый поцелуй.