Потихоньку, чтобы не разбудить Логана, я тянусь к прикроватной тумбочке. Шарю по ней, пока пальцы не натыкаются на картонную коробочку, заваленную старыми гигиеничками и недочитанными книгами в мягкой обложке. Я вытаскиваю упаковку маленьких белых таблеток, которую спрятала здесь вчера, и меня накрывает стыдом вперемешку с угрызениями совести.

Я обещала себе, что больше не буду их принимать. Но это было до вчерашнего дня. Я осторожно несу коробочку в ванную и, лопнув тонкую фольгу, выдавливаю из блистера одну таблетку. Я даже не наливаю себе воды, а просто кладу «Ксанакс» на язык и набираю столько слюны, чтобы хватило проглотить таблетку. Ее скругленные края царапают горло, и я сглатываю несколько раз, чтобы она точно проскользнула вниз.

Я не протянула и двух недель. Таблетки стали чем-то вроде утешения, когда что-то идет не так, способом заглушить лишние звуки. Я впервые прибегла к ним три года назад, чтобы отстраниться от шумихи в медиа и от всего мира, который ложка за ложкой пожирал все, что писала обо мне желтая пресса. Я не хотела их принимать, особенно учитывая все произошедшее, но врачи уверили меня, что в правильных дозах они помогут. И они помогли.

Я думала, что больше они мне не понадобятся, но ошиблась. Три недели назад я купила знакомую коробочку в одной из аптек Кумвита, где рецептурные препараты продают грузовиками, чтобы удовлетворить спрос всего потока туристов. На этот раз мне нужно было забыть увиденное и поверить, что моя жизнь все еще идет по намеченному плану.

Но вчера я сделала глупость. Знала же, что не надо мешать «Ксанакс» с алкоголем. Теперь расплачиваюсь. Пытаюсь вспомнить, как прошло «Полнолуние-пати», но все, что было после «Франжипани», заволокло туманом. Я силюсь восстановить события: что мы делали на пляже, как я добралась домой… Но в памяти всплывает всего несколько картинок, как на испорченной кинопленке: отдельные кусочки, из которых не составишь целое. Песок между пальцев; жар пламени, которое крутят стоящие слишком близко фаерщики, щекочет мне кожу; мешанина тел в неоновой краске, раскинутые руки, которые отчаянно ищут близости; я открываю дверь нашего дома, в кармане у меня что-то тяжелое; слышу женский голос. Он обрушивается на меня как удар кулака. Женщина не то чтобы кричит, но говорит твердо: «Нет». И снова: «Нет, нет, нет!»

Это что, я? Или кто-то другой? Брук? Грета?

Я снова качаю головой и с радостью обнаруживаю, что теперь она болит чуточку меньше.

Я возвращаюсь в спальню, натягиваю закрытый купальник и убираю волосы в небрежный пучок, и все это время мне не дает покоя один вопрос. Что было у меня в кармане вчера вечером?

Я подбираю валяющиеся на полу шорты и проверяю карманы, но они пусты. Быстрым взглядом обшариваю все поверхности в спальне, но не вижу ничего необычного. Снимаю с пальца кольцо, кладу в красную коробочку и какое-то время стою у прикроватной тумбочки, сжимая в руке упаковку «Ксанакса». Потом задвигаю ящик и запихиваю «Ксанакс» в рюкзак.

Я стою у кровати и смотрю на Логана. Он все еще спит, его лицо в обрамлении каштановых кудрей походит на ангельское, покрытые татуировками руки тянутся к моей стороне кровати, как будто ко мне. Мне вдруг хочется разбудить его, все рассказать, ощутить его объятия. Но я не могу. Ведь тогда придется признаться, что все эти годы я врала ему о том, кто я такая. Он ни за что меня не простит.

Поэтому я стою и несколько минут прислушиваюсь к его глубокому дыханию. И в конце концов наклоняюсь осторожно поцеловать его в щеку. Его веки дрогнули, но он не проснулся.