Тумен сжал орусутов кольцом. Монголов и русских разделяло пространство, усеянное трупами в несколько слоёв. Подобной битвы Бату не видел давно.

–Пытались выбить их лучниками, мороз проклятый, все руки пообморозили, да и в кольчугах большинство, не пробьёшь, – пояснил Бурундай.

–Волоките пороки, закидаем их камнями. И предложите им сдаться в обмен на жизнь.

Бой прекратился. Орусуты сбились в тесный клин, готовые к обороне. Сдаваться они отказались.

Крича и ругаясь, воины вручную приволокли камнемёты, китайцы начали методичный обстрел. Каждый камень делал своё дело – орусуты падали, падали и, когда их осталось совсем немного, Бату пустил пеших воинов.

После недолгой рубки, всё кончилось.

–Найдите тело Евпатия. Я уважаю багатуров, – сказал Бату.

К нему подъехали тёмники. Бату посмотрел на них, не понимая – они должны были вести тумены на север. Гуюк, ухмыляясь, присвистнул:

–Наворотили…

–Я ясно приказал, чтобы войско двигалось.

–Мы подумали, вдруг здесь большая рубка, – заскрипел простуженным горлом старик Субедей.

К Бату привели с десяток качающихся, избитых орусутов. На снег опустили тело Евпатия.

Бату оглядел пленных, долго всматривался в лицо погибшего рязанского воеводы.

–Если бы у меня были такие багатуры. Похороните его по своему обычаю, отважные воины, – Бату хмыкнул. Стоит ли разыгрывать великодушие? Он уважал храбрость и преданность. Он страстно желал иметь таких же преданных нойонов и багатуров, как лежавший на снегу орусут. А есть ли такие? Он враждебно оглядел ехидных тёмников, встретился с глазами Аяна – стал очень скрытен, раньше другим был ( влияние Берке).

–Я отпускаю вас, орусутские багатуры. Идите и живите! Никто не причинит вам вреда!

Аян сидел в седле, позади тёмников, всматривался в пленных орусутов и узнавал двоих, с которыми общался в Руме и Трапезунде – Микула и Семён, кажется. Сразу встал образ брата Чиена. Чиен тогда был сосредоточен, мирил вспышки гнева болвана Тумея. Берке обещал Аяну, что Чиен станет правой рукой Аяна в посольских делах, а сам натешился женой младшего брата и убил её руками других. Брат умер от яда.

Аян сжал лицо руками. Если он скажет, что Семён был воеводой в Южном Переяславле и во Владимире, Бату его не отпустит. Он не скажет – может, этот орусут чудом подстрелит Берке в очередной схватке? Если бы так!

Орусуты, взвалив на плечи тело Евпатия, побрели прочь. Один всё оглядывался…

Семён думал, что ему кажется, но когда монгол стал прятать лицо, понял – это Аян. Ненависть резанула сердце – как он изощрялся, изображая себя другом! Собака! Он уже тогда знал, что монголы придут на Русь, будут резать, грабить, насиловать.

Семён толкнул Микулу.

–Ну, чего?

–Там Аян. Гляди.

Микула оглянулся.

–У, бес. Не попался он мне раньше.

Когда орусуты, пошатываясь, удалились, Бату, вдруг, нахмурился.

–Если войско стоит, значит, дозорные тысячи Кулкана оторвались и далеко впереди?

Гуюк выругался и стегнул коня плетью – его тумен должен был идти следом за тысячами младшего сына Чингисхана…

Уже ночью, Семён и Микула, оставив рязанцев, возвращающихся домой, поймали лошадей, и поскакали, через лес, на северо-восток – надо было предупредить князя Юрия о движении Батыевых полчищ…

«»»»»»»»

Пять тысяч Кулкана шли впереди войска. Половина тумена. Другая половина полегла в битве с рязанским войском. Но эти пять тысяч были монголами, и они стоили тумена кыпчаков.

Когда туаджи доложили, что войско отстало, Кулкан самоуверенно приказал двигаться дальше – он не боится врагов. Он – сын Чингисхана. Незаконно оттёртый от власти сыновьями старшей жены Борте. Им отец оставил всё – страну, улусы, войско. Их дети идут во главе всемонгольских полчищ. А он, униженный отцом, прогневавшимся на мать Кулкана Хулан, остался ни с чем.