– Я только с фронта, – говорил полковник у карты, – страшные насилия над мирным сербским населением. Цель – запугать, заставить покинуть родные жилища. На фронте жесточайшие бои, люди сходят с ума.

– Скажите, – внезапно прервал рассказ полковник, – в России очень уважают Ельцина?

– Достаточно. Интеллигенция, молодые предприниматели, часть крестьян – все за него.

– Тогда почему такое отношение к нам, сербам? Ведь любой серб каждого русского считает братом; это – из поколения в поколение, это у нас в крови.

Полковник прав, за несколько часов в Сербии я это уже успел почувствовать. Но я решил защищать своего президента:

– Причём тут Ельцин, Это Козырев виноват. Нынешние лжедемократы за доллары готовы продать не только Сербию, но и Россию. И продают. А Ельцин уважает Сербию. Будь он рядовым гражданином, как я, он бы, как я, пришёл бы добровольцем защищать сербов. Но у козыревых козырь: вас обвиняют в тоталитаризме, на самом деле ненавидя сербов за любовь к России и веру в коммунизм.

Они у нас сегодня правят бал.

– Причём здесь коммунизм? Идёт война за территории, на которых проживает сербское население. Всё.

Полковник вздохнул:

– А насчёт коммунизма… От себя лично скажу: прекрасная была идея, просто человечество ещё не вполне созрело для неё. Но оно, человечество от неё никогда не откажется и её время ещё наступит.

Вечером этого же дня я уезжал на фронт в Герцеговину. В команде 10 человек: возвращались раненые, отпускники, ехали сербы-

добровольцы. 20-летний Драган, до войны – каменщик, ранен уже второй раз, а 45-летний Божидар, радиоинженер, пороха не нюхал, он

доброволец. Семья ютится в пригороде Белграда на квартире, платит большие деньги, родное село захвачено хорватами-усташами, Божидар едет его освобождать. В купе сербы пели песни и пускали по кругу литровую бутылку бренди. Верховодила симпатичный военврач Марина. То и дело заглядывали другие пассажиры, желали «живети» и

каждый раз бойцы говорили: «А у нас рус!» – и показывали на меня.

В маленьком городке Требинье, на складе пехотной бригады выдали автомат, две гранаты (наступательную и оборонительную), полностью обмундировали; для гражданской одежды выдали большую сумку, надписали бирку и оставили на складе.

…Кругом, насколько видит глаз, всё горы, горы, горы… В конце ноября леса здесь ещё зелёные, на горизонте синеет Адриатическое море. На горных тропах, на перевалах, на ключевых вершинах обе стороны соорудили баррикады из камней, стрелковые ячейки, укрытия; в ближнем тылу – артиллерия. Таков здесь фронт.

– А ты когда- нибудь усташа видел? – спросил меня 17-летний солдат Лука.

– Нет, – честно признался я.

– А я вот этот пистолет взял в бою у убитого усташа, – поиграл пистолетом Лука.

– Молодец! – одобрил я боевые действия Луки.

– А ты пригнись, тут снайперы кругом.

– Сколько до усташей? – вопросил я скептически.

– Метров 600.

– Не попадут!

– Так снайперы в нейтральной полосе прячутся.

Я быстро присел. С той стороны ухнул миномёт и над головой шепеляво прошелестела мина. Заматерился и открыл огонь наш пулемётчик, и тут же сдетонировал весь фронт: от края и до края вспыхнула ожесточённая ружейно-пулемётная перестрелка. На правом фланге злобно грохнули гаубицы. Я встал на колено, упёр магазин в камень бруствера, плотно прижал приклад к плечу и нажал на спусковой крючок.

Шёл первый фронтовой день и десятый с того дня, когда я, кинув за плечи рюкзак, шагнул за порог родного дома.

5 декабря 1992, село Польице.

(ноябрь -92 – февраль-93)