Зеркально расположены усташские позиции, но против каждой нашей 3—5 их. Против одной Требиньской бригады действуют, по словам бойцов, 6 бригад противника – 17 тыс. человек. 8 сентября рано утром они предприняли массированную атаку по всему участку. После солидной артподготовки цепи пехоты пошли на штурм сербских укреплений. Соотношение сил (в пехоте) атакующих и обороняющихся составляло примерно 10:1, но наступление было организовано в высшей степени бездарно, если не сказать – преступно. Ясно ведь: чтобы подняться на вершины, обороняемые сербами, массы людей вынуждены спуститься в низину, где сербы их и забросали снарядами, гранатами и минами при непрерывном ружейно-пулемётном огне (всё пристреляно!). Отступать сербам некуда, с позиций они видят собственные дома в Поповом поле. И хотя на одном из участков

для них создалось критическое положение (в лобовую атаку пришлось

даже бросить отборный взвод диверсантов-разведчиков), но в итоге

усташи нигде не продвинулись ни на метр. Свои потери они официально заявили в 500 убитых. Потери сербов – менее 20-ти человек (фотографии и имена павших опубликованы в местной газете «Глас Требинье», обычная практика).

Из этой бессмысленной и бесперспективной бойни хорватское командование вроде сделало правильные выводы: подписало перемирие.

Я предполагаю, сентябрьский «напад» – это карт-бланш хорватского правительства военным: или успех, или уходим. Теперь на фронте все говорят о мире: «Выдохлись усташи, навоевались досыта.»

Всё чаще солдаты на позициях вступают в дискуссии с противником. «А что, они такие же парни, как и мы!» – удивлённо восклицают бойцы после таких дискуссий.

Тем не менее в руках противника на этом участке фронта ещё 35 сербских сёл и здесь мнение бойцов однозначно: «Все

сёла должны быть возвращены, иначе война не кончится.» Ведь бойцы-то все местные, из этих сёл.

Перемирие, в основном соблюдается, нарушения носят случайный характер: то кому-то скучно стало, начал палить в белый свет, то кто-то выпил лишку… В таких случаях фронт чутко реагирует и полчаса изрыгает артиллерийский и ружейный огонь. Потом, как по команде, становится тихо.

Что дальше, никто не знает.

13 февраля 1992 г.,

с. Польице.

Я лежу на каменном полу высокогорной пещеры и уныло разглядываю её низкий грязно-серый потолок. Спальный мешок тонет в грязно-серой мути сочащегося через вход грязно-серого рассвета. Собственно, о каком спальном мешке речь? Некий нервный воин из предыдущей смены сломал «молнию», а без молнии мешок – простое одеяло, в которое я укутан как в кокон.

Позади 11 часов кошмарной полудрёмы на дне холодной вонючей пещеры, где в мирное время укрывались от грозы смирные овечки.

Три совершенно невыносимых, но вынесенных часа бесконечной январской ночи пришлось провести у бруствера за пулемётом, где нет ни малейшей защиты от стужи и ветра. Всё так, но с веским уточнением: всё это позади. Под утро удалось-таки загерметизироваться в «коконе» и кое-как согреться. Теперь требуется собраться с силами и встать. Я собираюсь с силами и встаю. Рядом возятся бледные тени – такие же бедолаги, как я. Я нахожу в себе силы и для следующих героических действий: вылезти из пещеры на мороз без шинели и 5 минут интенсивно приседать и махать руками, почистить зубы смерзшийся зубной щёткой и плеснуть в физиономию две пригоршни ледяной воды.

Моральный дух мой ощутимо крепнет, и я бодро шагаю к костру, вокруг которого уже толпятся мои товарищи. Они ставят на угли банки с паштетом, насаживают на прутики мёрзлый хлеб и тянут к огню. Такой завтрак, по моему мнению, в стужу неэффективен. Я разыскиваю среди камней жестяную литровую банку, которую вчера предусмотрительно наполнил остатками обеда из термоса. Разумеется, сейчас в банке кусок льда, но через 10 минут вскипает ароматная «чорба» – местный то ли суп, то ли борщ. Я уплетаю её с сухарями за обе щёки, чувствую прилив сил и уверенность: удастся преодолеть и этот день. Ведёрко воды, также за ночь превратившееся в лёд, уже закипает, и бойцы обмениваются быстрыми мнениями, что пить – чай или кофе. О кофе («кафа»)! Его питиё эдесь целый ритуал: не посовещавшись, готовить кофе нельзя. Совещание дало положительный результат и вот мы смакуем кофе в чашечках от упаковки гранат. Разумеется, кощунство, пить «кафу» из гранатной упаковки, но Бог простит, ведь мы на фронте.