– О бог ты мой, – бормочет он. – Я пробью его телефон. Хотите, чтобы копнул глубже?

– Пока не надо, – отвечаю я, сама колеблясь от предчувствия. – Поищи лучше какую-нибудь связь между Саммером и Робертсом. И сопоставь со всеми делами Робертса за последний год. А лучше два.

Чак кивает.

– Да-да, конечно. Сейчас сразу и займусь. Кстати, у Робертса отключена домашняя сигнализация. Патруль пытается найти соседа, у которого может быть камера, направленная на его дом.

– Похоже, в наши дни работающие камеры есть только в музеях, – сухо замечаю я. – Спасибо, Чак.

Лэнг плечами нависает над закутком и ласково рычит:

– Чак, гад ты родной! Стервец ненаглядный…

Тот смотрит на него как на чокнутого. А что, сходство есть…

Через несколько минут мы с Лэнгом садимся в его «Форд Мустанг» – часть пилотной программы, позволяющая некоторым детективам полностью оснащать свой автомобиль полицейским оборудованием. Это входит в работу под прикрытием, которой мой напарник занимался два года назад, за что его чуть не убили. Он заводит двигатель и остро смотрит на меня.

– У меня нутро урчит громче, чем моя машина, и это пение меня настораживает.

На картинные слова Лэнг не скупится никогда, но сейчас они звучат без преувеличения.

Робертс живет – или жил – примерно в десяти жарких августовских минутах езды от участка (десять – это если нет наплыва машин, что бывает скорее во сне, чем наяву). Сейчас Остин забит адскими пробками, и я регулирую решеточку вентиляции в надежде на зыбкую прохладу. В ожидании этого чуда света тянусь к сумке, где у меня лежит папка, и натыкаюсь там на неучтенную плитку шоколада. Чтобы он не растаял, ломаю его напополам и протягиваю половину Лэнгу.

Он искоса ухмыляется: «Тоже мне, шоколадница», – но хватает лакомство не мешкая.

– Уже таять начал, – поясняю я. – Даю во спасение «Годивы». Ну или моей крыши, чтобы до срока не поехала. Глядишь, увеличу за счет глюкозы свой дневной пробег; цена в принципе терпимая.

Открываю папку с делом и начинаю просматривать документы.

– Место преступления на камерах не зафиксировано. Есть только общий план трехэтажного комплекса с книжным магазином внизу и небольшим театром в цокольном этаже. В ночь убийства там был поэтический вечер.

– Оттуда, наверное, и стишки, – заключает Лэнг.

– Может быть, – неопределенно киваю я. – Хотя не думаю, что все настолько просто.

Эту мысль я временно оставляю на подвесе, чтобы обработать позже.

– Квартира жертвы находится на верхнем этаже. Там Саммер жил, там и встретил свой смертный час.

– Давай вернемся к теме видеофиксации. Этот человек жил и работал, по сути, в коммерческом здании, в самой пуповине Остина, и у него там не было камер слежения? То есть вести бизнес ума хватало, а установить камеры – нет? Не поверю.

Я перелистываю еще несколько документов (в салоне наконец воцаряется благостная прохлада).

– Камеры у него, судя по всему, все же были. Только в ночь убийства их кто-то невзначай отключил.

– Наверняка привет от того доброхота, что скормил ему таблетку вечного сна.

– Согласна. – Я киваю, продолжая просматривать папку. А когда «Мустанг» застревает в неоглядной веренице машин, поворачиваюсь к Лэнгу. – Робертс – детектив с опытом. И в короткий срок собрал много материала. Так что наверняка определил лицо, представляющее для нас интерес.

– А что, с него станется… И кто же это, черт возьми?

– У него значится «профессор», без отсылки к конкретному имени. Причем интересно, что он опросил всех присутствовавших на том чтении; всех, кроме одного.

– Профессора? – Лэнг криво усмехается.

– Именно. Робертс реально хотел опросить того человека, кем бы он ни был.