– Что «глупо»?

Она оценила безвыходность своего положения и решила высказаться.

– Мы вместе уже год, а я до сих пор не знаю, о чём ты мечтаешь, во что любил играть в детстве и чего хочешь от жизни.

– Ты знаешь, что я хочу Грэмми, – невозмутимо напомнил он.

– И всё? – спросила Милана.

– Думаю, да. Грэмми – это уже очень хорошо, – сказал Джей. – А ты чего хочешь?

– Не знаю, Джей, – призналась Милана. – Я достигла того, чего хотела.

– Ты же хотела сделать новую коллекцию?

Она удивлённо моргнула.

Она всегда улыбается, когда не может найти нужные слова, и в её улыбке столько смыслов, что мне даже больше нравится молчаливая Милана. В такие моменты я её чувствую и любуюсь ей. Но когда она начинает говорить, моя жизнь наполняется свежестью особого порядка: приходят новые тексты.

Я слышу музыку в её словах, вижу лирику в странных шумных поступках, ловлю колебания незнакомых мне эмоций. В такие моменты я пишу песни и не замечаю её. А она слишком ревнива, чтобы долго терпеть невнимание, и слишком импульсивна, чтобы мирно молчать.

Милана любит жить напоказ, демонстрируя нашу любовь папарацци, журналистам и подписчикам Instagram. Она нуждается в славе совсем не так, как я. Публика питает её энергией – на людях Милана всегда сияет ярче, смеётся заливистей и целует искренней. Она проводит бессонные ночи в клубах, которые обожает, несмотря на все её возмущения, и снимает там сливки со своей узнаваемости. Ей нравится быть знаменитой, приковывать взгляды, попадать под прицел сплетников и фотографов. Она словно рождена для такой жизни, и потому ей так легко даётся эта изматывающая рутина.

В этом мире легко растратить себя, но Милана богатая, и дело не в деньгах – она наполненная, сложная, необъяснимая. Иногда говорит по-русски – во время ссор, секса и завтраков. В эти моменты я понимаю её больше, чем когда она начинает изъясняться по-английски на темы, далёкие от сути нашего общения. Долгие разговоры уместны на кушетке психолога – там и время, и место для того, чтобы безнаказанно делиться своими неочищенными мыслями. Я так много говорю о себе, что порой хочется заткнуться. А Милана…

– Ты помнишь про мою коллекцию? – спросила Милана, глядя ему в глаза с детской доверчивостью.

Она была чертовски красива в своём удивлении.

– Помню, – Джей поцеловал её. – Мы можем сделать её вместе.

Она улыбнулась и потерлась кончиком носа о его нос.

– Спасибо, что увёз меня.

– Тебе уже лучше? – он заглянул ей в глаза.

Милана кивнула и обняла его. Её платье, сотканное из золотой чешуи, смотрелось привлекательно, но на ощупь было неприятно холодным и царапало кожу.

Красота неоднозначна. Особенно та, которой обладают женщины. Но именно эта прекрасная противоречивость порождает вдохновение.

– Джей… – прошептала Милана.

Он расстегнул дизайнерские доспехи, обнажив её тёплую, золочённую загаром спину, и провёл рукой по нежной чуткой коже. Милана прижалась к нему и пробормотала что-то сонно-сладкое на своём родном языке, но Джей снова понял её, на этот раз благодаря популярности сказанного ей слова. Тихое «люблю», сказанное щекотным шёпотом, прозвучало на рассвете 25 июля, и Милана Смоленская уснула в руках человека, которого ценила намного больше, чем решалась это признать.

Уложив её в постель, Джей устроился рядом и, открыв заметки, начал рифмовать новые строки, пришедшие к нему так неожиданно и так вовремя.

– Пишешь? – спросила Милана, открыв глаза.

– Спи, – улыбнулся он, увлечённый своими мыслями.

– Люблю тебя, – сказала она.

Странное чувство, не знакомое ему ранее, вновь всколыхнулось в его душе. Новая строчка вплелась в сумбур спонтанных слов.