пускай он новое мне принесет.
Постыдно из-за каких-то трех годов
беречь себя, свою седую душу, что, тоскуя,
стремится к новому, как в море потонувшая звезда,
чтоб выйти за последнюю границу людских идей.
И скипетр свой, и остров
с любовью оставляю сыну Телемаху.
Сумеет выполнить задачу
и осторожно, не спеша, помягче сделать
этих грубиянов, по не крутым ступенькам
подвести к добру и пользе.
Он безупречен, нацелен на гражданский долг.
Он будет править нежно, чтить моих богов домашних.
Он сделает свою работу. Я – свою.
Там, в гавани, уж ветер надувает парус
и сумерки ложатся на морской простор.
Ну, моряки, мои товарищи, вы тяжело работали,
одолевали трудности и думали, как я.
Вы весело приветствовали и грозу, и солнце,
им подставляя сердце вольное и вольный лоб.
Мы старики – и вы, и я.
Но старость славна по-своему, полна работой.
Да, смерть все обрывает, но кое-что прекрасное
и перед смертью мы успеем сделать, не уронив себя
пред всеми, кто с богами спорил.
Уже мерцают скалы отблесками солнца,
и длинный день тускнеет, вверх ползет луна,
и голоса из глубины завыли. Вперед, друзья,
еще не поздно – отправимся и новый мир разыщем.
Отталкивайтесь от берега. Садитесь поудобней
и звучно взройте пашню моря. Мы будем плыть
под парусами за закат и за купели
всех звезд на западе, пока я не умру.
Быть может, потопят нас водовороты,
быть может, достигнем мы Счастливых островов
и встретим там великого Ахилла, такого же, как прежде.
Хоть многое ушло, но многое не поддалось.
Хоть сила в нас не та, что раньше землю двигала и небо,
но мы есть мы. Пусть слабо доблестное сердце
перед судьбой и временем, но воля в нем сильна
бороться и искать, найти и не сдаваться.
Ulysses
Льюис Кэрролл
(1832–1898)
Трындесказ
Жбурлило. Хваркие хотьки,
куржась, штопорили недрей,
и хряськи, на подмин легки,
шпуркали брелых бредбедей.
– Сынок, опасен Трындесказ!
Вот-вот во весь опор
надрянут птица Хрусть на нас
и злючный Вождежор!
Меч-леденец достал он свой,
и встал отвижно так,
и поджужжал вреда на бой
под деревом Бряк-Бряк.
Да, так стоял он, шебустя,
а Трындесказ – глаза с огнем —
cквозь драчный лес летел, свистя
и кукамякая при том.
Но на раз-два секир башке
от леденца в отпад.
И с головой его в руке
он галопскал назад.
– Так ты прирезал Трындесказ,
мой мальчик чумагой?!
Настал смехрютки день для нас! —
урял отец родной.
Жбурлило. Хваркие хотьки,
куржась, штопорили недрей,
и хряськи, на подмин легки,
шпуркали брелых бредбедей.
Jabberwocky
Роберт Льюис Стивенсон
(1850–1894)
В чужедальние страны
Запирают дома,
зажигают огни,
в чужедальние страны
плыть им долгие дни,
к берегам нашим старым
не вернутся они.
Паруса над заливом,
голубая вода.
К городам нашим старым
не вернемся сюда,
в чужедальние страны
уплывем навсегда.
Far-farers
Осенние костры
В садах под нашими холмами
сегодня увидали мы,
как над осенними кострами
поднялись серые дымы.
Простимся, летний сад вчерашний!
Конец безоблачной поры:
встают седого дыма башни,
сверкают красные костры.
Но есть во всем своя отрада,
и песню напеваешь ты:
зажглись костры средь листопада,
как лета яркие цветы.
Autumn Fires
Песня
Пропели птицы о птенцах
и гнезда вьют в ветвях.
О вахтах и о парусах
поют на кораблях.
Поет дитя в чужой стране,
поет – в краю родном.
И запоет сегодня мне
шарманка под дождем.
Singing
Сомневающемуся покупателю
(эпиграф к «Острову сокровищ»)
Пусть книги старая молва
напомнит парусный фрегат,
необитаемые острова,
пиратов и зарытый клад!
И выдумок старинный флот
средь дыма и огня
пускай подростка увлечет,
как в юности – меня!
А коль романтике конец,
Кингстону, Баллантайну,
и не задеть ничьих сердец
напеву прежней тайны,
и Купера, увы, друзья,
давно забылось имя,