– Борьба с цветами – задача первостепенной важности… Первый этап войны… Мы тесним врага, не давая ему передышки…

«Я ненавижу эту улицу», – решил Филипп через пять минут.

Он уже знал, что Она услышала его малодушные мольбы и не придет, потому что он сам так захотел. Однако он ждал – с упорством отчаявшегося. Прошло еще две минуты.

«Она не придет… так пусть будет дождь. Плачь, небо!»

Тяжелые тучи заволокли солнце. Хлынул ливень. Филипп сознавал, что это нелепо, но не мог ничего с собой поделать. Ему самому хотелось плакать.

«Я сам виноват… Даже не спросил, как ее зовут. Конечно, она обиделась… Наверное, я был груб с ней, напрашивался на знакомство. Поделом мне!»

Филипп запрокинул лицо и подставил его под дождь. Холодные струйки змеились по коже. Молодой человек закрыл глаза и, раскинув руки, вдохнул полной грудью. Дождь обложил его стеной, как водопад, и за ним медленно стали вырисовываться очертания тонкой фигурки в белом платье. Филипп некоторое время всматривался в нее. Странная улыбка тронула его губы, исказила их: разве не был он властелином этого мира, разве не был он властен населять его своими иллюзиями? Он уже знал, что Она не придет, и мысленно приказал видению исчезнуть.

Видение не исчезало. Оно смутно угадывалось за стеной дождя, и Филиппу показалось, что оно стоит босиком и держит в руке туфельки – хрустальные туфельки Золушки, ускользнувшей с бала. Подчиняясь невысказанной просьбе Филиппа, дождь стал тише, тише, тише…

«Ты ли это?»

«Я».

Она повела плечом и застенчиво улыбнулась. И улыбка зажглась в кончиках ее ресниц, спустилась к губам и ушла в другое сердце. И Филипп, не удержавшись, протянул к ней руки.

Секундная стрелка разогналась и побежала по циферблату, но сделала это так неловко, что незадолго до половинного деления споткнулась и запрыгала на месте. Остальные стрелки рассмеялись и стали гримасничать, передразнивая секундную. Им никогда не нравилась ее торопливость, и вообще они были особы чинные, здорово себе на уме и обо всем любили иметь свое мнение.

– Тише вы! – одернул их Мистраль. – Я работаю.

Стрелки присмирели, а секундная послушно побрела по кругу, прихрамывая на каждом шаге. Мистраль попытался сосредоточиться, для чего поглядел на потолок, на город за окном и затем на книжный шкаф у стены, битком набитый толковыми и бестолковыми словарями. Толку от этого, прямо скажем, не вышло никакого – Мистраль по-прежнему не знал, о чем ему писать в 27-м романе своей эпопеи, которая надоела ему уже после третьего тома. А между тем по договору он был обязан представить готовый текст уже через две недели.

– Погадай мне, – попросил он компьютер после того, как секундная стрелка, высунув язык, промчалась по кругу около сорока раз. Хотя Мистраль не был суеверен и не верил в предсказания будущего, он постоянно обращался к последним, – скорее всего, для того, чтобы убедиться, что его неверие не лишено оснований.

– Вас приветствует универсальная гадалка «Пифия» версии девять-три-четыре, – прозвенел нежный голос из динамиков. – Нажмите любую клавишу.

Мистраль, не глядя, ткнул в «Ы». Вся его жизнь в последнее время походила на эту нелепую букву.

– объявила программа.

Мистраль нахохлился.

– Ну и что все это значит? – проворчал он.

– Понятия не имею, – отозвалась пифия. – Но звучит интригующе.

– Я бы так не сказал, – возразил Мистраль. – Может, погадаешь мне еще раз?

На этот раз вышло, что можно плюнуть в колодец, если знаешь наверняка, что он отравлен, и горячо рекомендуется срубить сук, на котором сидишь, если внизу тебя ждут мягкая перина и клад из полновесных бубликов.